|
Международная конференция
«Зарубежные инвестиции в ТЭК России:
состояние и перспективы»
Р. Хартманн. Итак, добрый день, дамы и господа. Мы начинаем нашу сессию, посвященную зарубежным инвестициям в ТЭК России. У нас выдающиеся докладчики. Хотел бы начать, предоставив слово первому докладчику, который является старшим экономистом, управляющим директором агентства. Игорь Кожуховский.
И.С. Кожуховский. Пока техническая часть настраивается, скажу два слова об агентстве. Агентство по прогнозированию балансов в электроэнергетике является стопроцентным дочерним обществом, акционерного общества «Федеральная сетевая компания», нашу деятельность контролирует государство. Мы разработали Генеральную схему размещения объектов электроэнергетики, Государственную программу энергосбережения и энергоэффективности в Российской Федерации и целый ряд других документов развития электроэнергетики как в регионах, так и на федеральном уровне.
Сейчас российская электроэнергетика развивается исходя из целого ряда приоритетов, которые правительство приняло и положило их в основу документов перспективного развития, базовым из которых является Генеральная схема размещения объектов электроэнергетики до 2030 года. Прежде всего это принцип сбалансированного и экономического развития структуры энергетических мощностей. Вроде этот принцип очевиден, но до сих пор у нас был принцип приоритетного развития атомных электростанций, гидроэлектростанций и угольных электростанций, именно он был положен в основу первого документа в 2006 году. Сейчас экономическая оптимизация структуры энергетических мощностей является базовым принципом развития электроэнергетики. У нас имеет место отставание сетевой инфраструктуры, и поэтому опережающее развитие сетевой инфраструктуры по сравнению с генерацией тоже является важным приоритетом.
Очень важны технологические приоритеты, переход на новые технологии, среди которых парогазовый цикл, переход на чистые угольные технологии, это суперсверхкритические параметры пара, это циркулирующий кипящий слой и газификация с синтез-газом, ПГУ на синтез-газе. И всемерное развитие когенерации, в том числе малой распределенной энергетики.
В развитии электроэнергетики за последние годы и особенно в последнее время проявился целый ряд новых факторов. Я их перечислю не в хронологическом порядке, а по мере их значимости. Прежде всего это кризис атомной энергетики в Японии и авария на атомной электростанции «Фукусима-1».
Второй важный фактор – это рост цен на нефть, связанный с ситуацией в арабских странах. Уже несколько последних лет развивается тема добычи сланцевого газа в США, и эта новая ситуация на мировых энергетических рынках, она влияет и на развитие российской электроэнергетики. В последнее время проявилось усиление активного вмешательства правительства России в ценообразование в электроэнергетике с целью сдерживания роста цен, это тоже новый фактор, которого раньше не было, или он был не так ярко выражен. И я бы сказал, что увеличивается разрыв в инновационном уровне между развитыми энергетиками в развитых странах и российской электроэнергетикой. Я прокомментирую каждый из этих факторов и его влияние на развитие отрасли.
Авария на атомной электростанции в Японии приведет к ужесточению экологических требований к атомным электростанциям, приведет к росту требований к безопасности и росту стоимости строительства атомных станций. Мы видим риск… даже это, может быть, не риск, а уже необходимость определенных пересмотров планов развития атомной энергетики в направлении сокращения доли атомных станций в производстве электроэнергии. Это будет наблюдаться в мире, и это мы видим в определенной мере и в России, несмотря на то, что сектор атомной энергетики останется в нашей российской электроэнергетике одним из самых активно развивающихся и динамичных.
В целом ряде стран обсуждается вопрос отказа от атомных станций – это Германия, Швейцария, Индия. Как следствие будут расширяться планы развития тепловых электростанций в зарубежных странах и в России. Мы видим, что это приведет к увеличению спроса на российские топливные ресурсы – на газ, на энергетический уголь. Соответственно, к этому есть ряд предпосылок, в этом направлении мы сейчас осмысливаем корректировку планов развития российской электроэнергетики.
Рост цен на нефть в связи с ситуацией в арабских странах. Всем известна ситуация последних дней, что 4 апреля цены на нефть превысили психологическую отметку в 120 долларов за баррель. Превышена не только текущая цена, но и увеличены прогнозы всех мировых аналитических агентств по прогнозным ценам на нефть. Цены на нефть по крайней мере в российском бюджете повышены до 104,5 долларов за баррель по сравнению с тем, что было раньше – 92,5. Это приведет к довольно серьезным изменениям, на наш взгляд. То есть есть такое опасение… Вернее, это может стать причиной того, что существующая система долгосрочных контрактов «Газпрома» с европейскими потребителями будет испытывать определенное давление, с тем чтобы пересмотреть параметры увязки цен на газ с ценой на нефть.
Возникнут более сильные стимулы по развитию альтернативных источников возобновляемой энергетики в нашей стране, и это, возможно, приведет к стимулированию их реального внедрения. Как известно, этот процесс у нас задерживается и развивается не очень активно. В связи с этим мы ожидаем, что будут активно востребованы и резервные мощности, прежде всего на газе, как мощности, резервирующие возобновляемые источники энергии.
Бум добычи сланцевого газа в Соединенных Штатах. Соединенные Штаты за очень короткое время резко увеличили долю сланцевого газа, она увеличилась с 14% в 2009 году, и доля в 2035 составит до 45%, и импорт газа в Соединенные Штаты практически прекратится. Это создает ситуацию избытков газа на мировом рынке. Усиливается конкуренция российского газа с поставками LNG, которые раньше предназначались до Соединенных Штатов Америки. И также возможно развитие сланцевого газа в Европе и на азиатских рынках.
Мы видим вероятность наступления такого сценария, когда вместо парадигмы ценообразования на российском рынке газа по принципу «нетбэк», то есть равной конкурентоспособности с европейским рынком, возникнет серьезное основание для того, чтобы «Газпром» был заинтересован в переходе на затратный метод, на «кост-плюс» для компенсации снижающихся доходов от экспорта газа за счет внутреннего рынка и снижающихся доходов от экспорта газа на европейский рынок.
Усиление вмешательства регулирующих органов в ценообразовании в электроэнергетике в России. Всем известны и широко обсуждаются последние меры российского правительства по сдерживанию роста цен на электроэнергию в 2011 году. В целом экономическая политика в последние годы укладывается в цикл 3–4 года, когда правительство России сдерживает цены, обернулась определенным дефицитом вводимых мощностей, риском сдерживания экономического развития и риском для ограничения ввода потребителей. Тогда правительство сменило акцент на стимулирование инвестиций, не глядя на цены на электроэнергию. Сейчас вновь наступает, на мой взгляд, очередной цикл активного сдерживания роста цен на электроэнергию, и ждать инвестиционного такого кризиса, кризиса нехватки энергетических мощностей… ну, наверное, несколько лет подождем, потом эта политика опять поменяется, и традиционный цикл вступит в свою силу.
Но сейчас, в 2011 году, правительство приняло целый ряд мер, в частности отказалось от индексации мощности на уровень инфляции в 2011 году. Был изменен порядок расчета тарифов на мощность для объектов генерации, работающих в вынужденном режиме, это, как правило, наиболее старые и дорогие тепловые генераторы. Было произведено снижение инвестиционных программ атомных и гидроэлектростанций, произведено сглаживание и увеличен период RAB-регулирования для Федеральной сетевой компании, но без изменения инвестиционной программы.
Новая мощность по договорам на предоставление мощности была отобрана на бесконкурсной основе и фактически юридически легализовала инвестиционные обязательства новых инвесторов, пришедших в электроэнергетику в результате реформирования РАО «ЕЭС России». Коммерческий отбор мощности, который произведен в декабре 2009 года на 2011 год, был произведен, и были установлены низкие предельные уровни цен на мощность. Поэтому сложилась ситуация, при которой новые инвестиции на оптовом рынке, новые инвестиции в генерацию невыгодны инвесторам, и они сейчас практически не будут делаться. Будут достраиваться мощности в рамках договоров на предоставление мощности, но в условиях предельных прайс-кэпов, установленных на коммерческий отбор мощности, никакое строительство и даже модернизация действующих мощностей не окупаются, невозможны.
Вот здесь на двух графиках показаны ставки дисконтирования при которых окупаются наши типовые технологии: паросиловая – 330 мегаватт, паросиловая – 660, и парогазовая – 400. При прайс-кэпе 118, а ниже цена на мощность, при которой обеспечивается компенсация при нормальной ставке дисконтирования 12%. Так вот это показывает, что инвестиции в наши рядовые типовые технологии при прайс-кэпах невыгодны.
Два слова о технологическом отставании. Здесь приведена картинка из доклада Международного энергетического агентства – пример угольной генерации. Как развивается угольная генерация? Вот посмотрите, 2010 год – 38% КПД угольной генерации в Европейском Союзе. У нас сейчас уже, в 2011 году, 32,4% – КПД. Это краткий пример, характеризующий степень нашего отставания в этом вопросе.
И последнее – что делать. Три направления, которые я бы выделил. Это, безусловно, развивать либерализацию, рынок электроэнергии, конкуренцию на оптовом рынке и, главное, на розничном рынке электроэнергии. Это совершенствовать RAB-регулирование в сетях, делать его на самом деле эффективным инструментом развития сетевой инфраструктуры. И развитие электроэнергетики, оно должно осуществляться на основе государственной системы регулярного планирования, дополненной рыночными механизмами, конкурентным отбором мощности, рынком мощности. Спасибо.
Р. Хартманн. Спасибо, Игорь. Я не успел себя даже представить, потому что мы начали торопливо. Я председательствую на нашем совещании, на нашей панели. Я – Райнер Хартманн. Игорь, Ваше представление было прекрасным введением в нашу панельную дискуссию, Вы охватили всё. Я могу лишь подчеркнуть, что мы в настоящее время выходим на новую страницу в энергетике по всему миру, и значительное число элементов этого перехода Вы охватили. Вы уже подчеркнули особенности ситуации, в том числе особенности иностранных инвестиций в Россию и генерации мощности. Я думаю, что Доминик Фаш, мой друг из Enel, который тоже представляет мощного инвестора в этой области, тоже согласится, что нужны глубокие обсуждения с российским правительством в этой отрасли. Поскольку господину Игнатьеву придется скоро уйти, я предложил бы задавать ему вопросы сейчас, а остальным нашим выступающим потом, после выступлений.
Хорошо, Игорь, спасибо большое. Я надеюсь, что Ваша презентация доступна нам всем. Спасибо большое. Теперь мы продолжаем обсуждение, наша сессия относительно инвестиций в Россию, в энергетический сектор продолжается. И теперь Джон Хаммонд, глава представительства CMS в России, выступит перед нами.
Дж. Хаммонд. Спасибо большое, Райнер. Я тоже начну без слайдов, которые, надеюсь, вскоре воспоследуют, и несколько минут посвящу подведению итогов и формулированию тех вопросов, которые в последнее время освещались, прежде всего в отношении закона о стратегических инвестициях, который направлен на то, чтобы инвестиционный климат в России сделать более привлекательным для иностранных инвесторов, прежде всего в том, что касается инвестиций в газовую отрасль, прежде всего в морские газовые разработки.
Итак, прежде всего закон о стратегических инвестициях и процедуры осуществления иностранных инвестиций в согласии со стратегической важностью этих инвестиций, с учетом безопасности страны, был введен в действие в 2008 году. Как видно из слайда, сектор нефти и газа в 2007 году получил прямых иностранных инвестиций примерно на 13,7 миллиардов долларов. В 2008-м эта цифра упала до 4,6 миллиардов, а теперь это всего 1,8. То есть, иначе говоря, на 86% упали прямые и косвенные инвестиции следом за введением в действие этого закона. Конечно, у нас был экономический кризис, так что не нужно приписывать весь эффект введению этого закона, он, конечно, сыграл свою роль, но это, однако, иллюстрирует ту ситуацию, в которой мы сейчас находимся.
Важно в этом смысле посмотреть на то, что происходит в Соединенных Штатах. Там примерно тот же режим иностранных инвестиций, который управляется, контролируется комитетом по иностранным инвестициям. И если посмотреть на то, что происходит там, то в настоящее время было предложено примерно 273 заявки на инвестиции, хотя в Соединенных Штатах таких было всего чуть более 60, и лишь 25 из них были далее продолжены. Но нужно помнить о том, что в 2009 году прямые иностранные инвестиции в Соединенные Штаты составили примерно 270 миллиардов долларов, а в Россию всего 16 миллиардов. Иначе говоря, различие составляет 16 раз. Хотя при этом режим стратегических инвестиций примерно один и тот же в обеих странах.
Примерно 56% запросов согласно закону о стратегических инвестициях относятся к разработке природных ресурсов. Мы много за последние два дня видели обсуждений в прессе относительно изменений в ситуации, которые должны стимулировать новые запросы. 23 марта в Думе прошел первое чтение новый пакет, который потребовал более года на прохождение в Думе, он предусматривает очень немногие изменения в режиме стратегических инвестиций и вряд ли окажет сильное воздействие на нефтегазовый сектор, там скорее воздействие окажется на банковский сектор. В частности там предусмотрены системы кодирования и т. д., и это никоим образом не относится к стратегическим инвестициям в нашу отрасль. Я думаю, что касается природных ресурсов, то изменения заключаются только в том, что вам не требуется одобрения от Федеральной службы безопасности, и все это не приводит к каким-то заметным изменениям.
Мы ждем больших изменений от второго пакета, где установлен и будет поднят порог в 10% и 25%. Иначе говоря, если иностранный инвестор хочет вложить в компанию, где нужен стратегический депозит, в настоящее время ограниченный 10%, будет далее поднят до 25%, прежде чем потребуется одобрение правительства на заявку. Я не думаю, что это тоже скажется серьезно. В любом случае с самого начала иностранные стратегические инвесторы находятся в тесном контакте с правительством, и по сути дела речь идет о бюрократической процедуре одобрения. Так что в практическом смысле это не приведет к серьезному изменению режима.
Когда в 2008 году было введено понятие о стратегических отраслях, говорилось также и о разработке подземных ископаемых. Там говорилось также о том, что нужны соответствующие геологические исследования и разработки. Так что в рамках закона, если в проекте имеется иностранное участие, то вы можете быть остановлены в реализации, или, точнее говоря, вам потребуется дополнительное одобрение от правительственной комиссии. А если считается, что в той или иной форме ваше участие может представлять угрозу национальной безопасности, то вам не будет предоставлена лицензия и не будет разрешено действовать в рамках уже имеющейся лицензии. Никаких изменений по поводу этой позиции не было предложено.
Иначе говоря, если у вас есть проект, и вы уже вложили серьезные инвестиции, но при этом совершили серьезное открытие, то вы должны были бы по крайней мере иметь возможность вернуть исходные инвестиции, если вам не будет разрешена дальнейшая разработка. Теоретически должны быть выплаты из федерального бюджета, чтобы покрыть такие инвестиции, но каждый, кто работал с федеральным бюджетом России, знает, что для того чтобы такие выплаты могли производиться, они должны быть в явном виде прописаны в бюджете, и это значит, что любые такие выплаты должны отдельно проходить слушания как новая статья закона о федеральном бюджете. Таким образом, получается, что не государство, а новый держатель лицензии должен будет компенсировать инвестиции предшествующему держателю инвестиций, в практических терминах.
Кроме того, можно, конечно, заранее обратиться к российскому правительству и просить об исключении из закона о стратегических инвестициях, то есть заранее получить подтверждение того, что мы сможем продолжать реализацию проекта, если будет сделано крупное геологическое открытие. Но при этом значит нужно располагать какими-то исходными данными, для того чтобы иметь основания о таком запросе. И что касается компаний, которые находятся под контролем зарубежных организаций, то, скажем, если «Роснефть» сделает такое открытие, она должна подчиняться этому закону, поскольку в Роснефти есть иностранное участие. Целый ряд изменений прописывают детали этого режима, по сути дела, они нисколько не изменяют существенно действующий режим.
Наконец последние предложения от Министерства природных ресурсов от декабря 2010 года, которые предлагают некоторые изменения и либерализацию режима, который я назвал бы «ограниченный», говорят о том, что возвращается концепция лицензий геологических исследований. То есть для компании понадобится получать отдельную лицензию на проведение, скажем, сейсмогеологической разведки. Но эти лицензии будут доступны всем. Но, тем не менее, иностранные инвесторы, которые рискуют сделать открытие стратегической важности, у них будут ограниченные возможности дальнейших действий. Они или вынуждены будут организовать СП с очень ограниченной группой возможных участников, для того чтобы сохранить свои инвестиции, и кроме того, единственная надежда вернуть инвестиции – это вернуть их от нового держателя лицензии, как я уже говорил. Если говорить о правах на разведку и добычу, то вам все равно необходимо иметь российского участника, у которого за плечами по крайней мере пять лет работы, в частности работы в оффшорных проектах, имея в виду работы на шельфе. Значит, такие лицензии могут быть предоставлены, по сути, только «Роснефти» и «Газпрому». Эта поправка очень ограничит число возможных участников таких СП. И, наконец, прямое или косвенное участие российской стороны должно быть по крайней мере 50%.
Поводя итог, как я уже говорил, мы не видим серьезных изменений в режиме, мы не видим каких-то фундаментальных послаблений для инвесторов в энергетический сектор. Но мы ожидаем, что вместо того, чтобы ослаблять режим в целом, реализуемый подход, наверное, состоит больше в том, чтобы предоставлять стимулы и инициативы конкретным проектам, чем интенсифицировать инвестиции в отрасль в целом.
Р. Хартманн. Спасибо. Это было очень интересно в том, что касается дополнений и изменений относительно морских проектов. Мы видим, как строятся определенные стимулы для реализации и стимулирования конкретных проектов.
М. Субботин. Дамы и господа, спасибо организаторам этой конференции за приглашение выступить на эту скользкую тему, поскольку в нашей стране так как-то сложилось, что о соглашениях о разделе продукции было очень много разговоров, и наилучшим эпиграфом ко всем этим разговорам служит российская поговорка «То ли ты шапку украл, то ли у тебя шапку украли».
В последнее время довольно много было разговоров про неблагоприятный инвестиционный климат в нашей стране. И в этом контексте хотелось бы все-таки что-то такое конкретное предложить из тех возможностей, которые реально существуют. В принципе, выбор очень невелик. Либо надо изменить практически законодательство по всему полю… И неслучайно сегодня вносятся пакеты – антирейдерские, антикоррупционные, либерализация Уголовного кодекса в сфере экономических преступлений, предоставление налоговых льгот и т. д. То есть это, вообще говоря, признание того, что менять надо очень много, если не все. Приз, видимо, за лучший афоризм в отношении инвестиционного климата принадлежит сегодня Дворковичу, который после известных проблем с известной сделкой сказал, что сегодня ухудшить инвестиционный климат в России уже трудно.
Так вот перед Новым годом состоялось несколько заявлений в отношении соглашений о разделе продукции. Сначала министр энергетики Шматко заговорил о том, почему бы собственно и не использовать на новых месторождениях в дальнейшем на территориях России, стоит внимательно подготовить законодательную базу и исследовать международный опыт. Вроде бы мы этот опыт использовали, когда готовили закон к 1995-му году. Ну, Бог в помощь.
Затем выступил министр Трутнев, который сказал: нет, ни в коем случае, это устаревшая модель, которая подходит для слаборазвитых стран. С учетом того, что это последняя по времени модель после уже старых лицензионно-концессионных соглашений и договоров о техническом содействии, то это выглядит довольно забавно, что последняя по изобретению экономико-правовая модель является самой устаревшей, оказывается. Ну и потом, для слаборазвитых стран – это тоже любопытно, потому что в БРИКе все страны – и Индия, и Китай, и Бразилия – работают на условиях раздела продукции.
Затем было выступление представителя Счетной палаты. Как всегда в конце года они подводили итоги деятельности СРП. Прозвучали довольно-таки внушительные цифры о том, что 300 миллиардов долларов страна получит за время действия этих проектов только поступлений в бюджет, 320 по трем проектам. Не обсуждаю конкретных деталей, там ориентировка на разные цены и т. д., неважно. Факт тот, что в устах Счетной палаты слово «добрый» уже странно.
Затем возник разговор о том, что (я начну со второго пункта) при заключении сделки «British Petroleum» и «Роснефти» сразу после объявления Роснефть сказала, что будет предлагать российскому правительству опыт Бразилии и «Petrobras». А там как раз случись в декабре месяцем перед Новым годом конгресс, это было одно из последних решений президента Лулу о переходе с концессий на СРП под лозунгом усиления государственного контроля. Повторяю, сегодня в БРИКе и Бразилия, и Китай начинали концессии на суше, СРП на море. Сейчас уже 10 лет действует единый порядок СРП везде. Теперь и Бразилия еще туда же. Только наша страна на 15 лет заморозила этот режим, и те соглашения, которые действуют сегодня, они были подписаны до принятия соответствующего закона.
Тогда, когда высшие российские государственные чины выступают и говорят о том, что на Сахалине создана новая нефтегазовая провинция с 5% мирового сжиженного газа, что в остров было привлечено порядка 40 миллиардов долларов прямых инвестиций, что сопоставимо с привлечением инвестиций в весь Азербайджан, когда говорится о том, что там первый и единственный в России завод по сжиженному газу, перерезаются торжественно ленточки, когда говорим о том, что оттуда мы будем помогать пострадавшим японцам, все это правда, только почему-то при этом аббревиатура «СРП» не звучит, хотя именно благодаря этому правовому режиму собственно и было обеспечено все это.
Одновременно соответствующие предложения сделал «Газпром» по месторождению Горгон (это в Австралии). Пикантность ситуации состоит в том, что, с одной стороны, видимо, Австралия меньше беспокоится о своем суверенитете, поэтому это чисто иностранный контракт, где 50% у Chevron, по 25% у ExxonMobil и Shell, и никаких государственных компаний или австралийских компаний. А во-вторых, в Австралии практически, поскольку это англосаксонская модель, то это вариант концессионного законодательства, если переводить на русский, на наш привычный, и этот гигантский проект – 37 миллиардов долларов, он очень напоминает по конструкции «Сахалин-2», от добычи до завода по сжиженному газу на верхушечке. Так вот у Австралии, так же как и у России на Каспии с Казахстаном, заключены международные договора о совместной разработке пограничной зоны с Тимором и с Индонезией на условии соглашения о разделе продукции. Куда ни кинь – всюду клин, все время вылезает вот эта аббревиатура.
И последнее. Я бы замкнул первый и четвертый пункты. Когда пытались остановить соглашения о разделе продукции, заключение их в России, то придумали такую странную форму как двойной аукцион. То есть на аукцион на СРП можно предоставлять только те участки недр, которые до этого выставлялись на обычных лицензионных условиях и не приобрели собственника. Так вот последние два года тендеры Роснедр показывают, что в прошлом году 15-17% лицензий было распределено, а в предыдущий год 27%. Казалось бы, в одном случае больше 80%, в другом случае больше 70%, можно было бы выставить на аукцион на условиях раздела продукции. Нет. Вот тот самый случай – ни себе и ни людям.
С «Роснефтью» и Chevron по-своему интересная история произошла, поскольку под разговоры о специальном налоговом режиме, который должен быть, каких-то налоговых льготах, в данном случае конфликт, который возник, носит абсолютно неналоговый характер. То есть стороны обсуждают вопросы, где должны быть зарегистрированы совместные предприятия, какой арбитраж должен судить в случае возникновения каких-то разногласий и т. д.
По существу, когда мы говорим о соглашениях о разделе продукции, то имеем в виду три специальных режима: специальный режим недропользования, договорной (отсылочные нормы в законы «О недрах» и «О континентальном шельфе»), специальный налоговый режим (глава в Налоговом кодексе) и специальный инвестиционный режим – свобода экспорта, недискриминационый доступ к трубе, отказ от суверенных иммунитетов, независимый арбитраж, урегулирование роли региональных властей и т. д. То есть когда идут разговоры о том, что предложить иностранным компаниям в России в сфере недропользования, то нужно иметь в виду, что модель «лицензия плюс налоговые льготы», она явно недостаточна. Когда мы говорим о том, что еще есть на этом свете, то в России есть государственно-частное партнерство. Два основных законодательных акта – это «О концессионных соглашениях» и «О соглашениях о разделе продукции». И в этом смысле, если переходить, то переходить на концессионные соглашения, но тогда нужна глава Налогового кодекса о специальном налоговом режиме и расширении сферы деятельности на недра.
Сегодня сахалинские проекты – это инвестиционные лидеры, и собственно на них было построено некое благосостояние, которое достигнуто этим регионом, потому что в 90-е годы он был в чрезвычайно тяжелом экономическом состоянии. Сегодня все три госкомпании – «Зарубежнефть», «Газпром» и «Роснефть» – имеют не только СРП за границей, но и внутри России, достигнут рекордный уровень проектного финансирования. Поэтому две такие пиар-акции в 2003 и в 2006 году, которые были проведены по замораживанию режима СРП, и разрушенное ныне законодательство, они явно вступают в такое противоречие с теми реальными достигнутыми результатами, которые есть сегодня у проектов СРП.
Законотворчество. Как вы видите, были международные соглашения, пять раз вносились поправки в закон, были приняты 17 федеральных законов о перечне месторождений, глава Налогового кодекса, постановления и т. д. То есть грандиозная работа, практически пятнадцатилетняя, она положена под сукно и сегодня никаким образом не используется.
Сегодня к недостаткам законодательства, по крайней мере к основным, я бы отнес так называемую ратификацию, когда очень многие соглашения после их заключения еще нужно пропустить через утверждение парламентом, как будто это международные соглашения. Это квоты на отечественное оборудование, местную рабочую силу и на запасы. При этом те, кто готовил эти поправки в закон, они не постеснялись в самом законе написать, что в случае присоединения России к международным организациям, имеется в виду ВТО, эти квоты должны быть исключены. То есть мало того, что испортили закон, так еще и расписались. Это избыточное администрирование, которое заставляет готовить соглашения 2–3 года. Это те самые двойные аукционы, о которых я говорил. И это ограничения в налоговой гибкости – фиксированные параметры НДПИ и «кост-стопа». Потому что, в принципе, и налоговая гибкость, и квоты, они могут иметь место в конкретных соглашениях, там, где стороны точно оценивают экономику проекта, знают, на что можно рассчитывать, но им совершенно не место в законе.
Поэтому, подводя некоторые итоги, я бы хотел сказать, что соглашения о разделе продукции, они предоставляют возможность, не меняя всего инвестиционного климата в стране, взять кусочком инвестиционный климат и перенести его для конкретных проектов. И, с моей точки зрения, как бы в продолжение предыдущего выступления, я глубоко убежден, что стратегическому развитию страны и ее безопасности соответствует привлечение инвестиций, а не ограничения для иностранных инвесторов по приходу в Российскую Федерацию. Мне кажется, от того, что мы будем меньше строить и больше зависеть от внешних источников, точно наша страна безопаснее не станет. Спасибо.
Р. Хартманн. Спасибо, доктор Субботин. Вы, конечно, затронули очень чувствительный вопрос. И, как Вы заметили, действительно, 15 лет опыта работы с соглашениями о разделе продукции положены под сукно. И давно пора, чтобы энергетическое сообщество и инвестиционное сообщество еще в большей степени обратились снова к этим соглашениям СРП, которые будут стимулировать инвесторов, как это случилось в других странах, где эта модель принята. Спасибо еще раз за эту очень интересную презентацию.
Итак, наш следующий докладчик – это Бенедикт Хендриксен, директор по проектам в Северо-Западном регионе Российской Федерации компании «Statoil». Конечно, «Statoil» всем известна, это партнер «Газпрома» в Штокмановском проекте, в кампании по разработке Штокмановского месторождения.
Б. Хендриксен. Спасибо большое. Для меня большое удовольствие быть здесь, и я представлю короткую презентацию о нашей программе развития снабжения. Я расскажу о стратегическом процессе и о некоторых аспектах реальных действий, которые мы в рамках этой программы реализуем.
Как видите, мы говорим о высоких северных широтах. Я сделал такой слайд, потому что полезно, конечно, смотреть с севера на юг в данном случае, а не с юга на север, как мы обычно смотрим. Как видите, высокоширотная зона – это огромная область, включающая прежде всего Баренцево море. Это зона стратегической важности для наших обеих наций – и для России, и для Норвегии, прежде всего в смысле нефтегазовых разработок и наших компаний. Вы прекрасно знаете, что происходило в норвежской отрасли. Мы двигались все время с юга на север на протяжении последних 40 лет, и наши последние разработки на месторождении * в северо-западной части Баренцева моря, как это показано. Я назвал бы это исходной точкой стратегического процесса, который в результате привел к разработке такой программы в нашей компании.
Наш опыт на континентальном шельфе Норвегии и на том, что, можно надеяться, случится в дальнейшем в Баренцевом море и в Арктике. Мы, разумеется, зависим от надежных поставщиков, независимо от того, российские они, норвежские или какие угодно еще. В этом отношении для нас было важно, поскольку мы находимся в тесном сотрудничестве с российскими друзьями, разработать и подготовить программу дальнейшего обеспечения снабжения, поставок. Как вы знаете, большая часть добычи в России в настоящее время еще сосредоточена на суше. Но мы говорим об Арктике, о Баренцевом море, и это морские разработки. И эти две ситуации радикально отличаются с точки зрения поставок и снабжения. Для нас, для нефтегазовой компании, Арктика, высокие широты представляют значительный стратегический интерес. Как уже говорилось, в Норвегии мы постепенно двигаемся от проекта к проекту на север, а Россия в свою очередь перемещает свои проекты с береговой черты в морскую зону. Таким образом, наши интересы начинают пересекаться в Баренцевом море.
Как известно, «Statoil» является партнером в разработке Штокмановского месторождения. Пока мы не знаем, чем все это закончится, но разрабатывать нашу программу мы начали примерно в 2005 году, потому что мы как компания, хотели принять участие в Штокмановском проекте, и готовились к тому, что случится в ближайшие годы. Мы подписали с «Газпромом» меморандум о взаимопонимании и о ведении совместных работ.
Разумеется, в Россию нельзя просто так прийти и сказать: «Эй, мы хотим с вами сотрудничать». Нужно принести что-то, что будет интересным для партнера. Для нас это был тот опыт, который мы имеем в разработке морских месторождений у норвежских берегов на протяжении последних 40 лет. И посмотреть, не может ли этот опыт помочь вашему собственному опыту разработки месторождений на берегу.
В этом смысле я хочу упомянуть несколько разработок. Как вы знаете, наша компания участвовала в разработке подводных месторождений, это известно для специалистов, это особые технологии, которые требуются, для того чтобы вести такие разработки. Без самых передовых технологий в этой отрасли разработки вообще невозможны. Что, с другой стороны, важно для России – это то, что у нас огромный опыт относительно регионального развития и различных побочных эффектов такого развития, потому что добываемые нами нефть и газ экспортируются в другие страны. Мы работаем более чем в 40 странах по всему миру, и это тоже для нас базовый элемент, который мы привносим в наше будущее сотрудничество и в эту нашу программу разработки новых технологий снабжения и поставок.
Что же касается развития наших собственных технологий, начиная с 70-х годов прошлого века, то речь с самого начала шла об огромных бетонных платформах, железобетонных платформах. Это огромные конструкции, очень тяжелые. Но постепенно мы прогрессировали и пришли к полностью подводному обустройству месторождений. Так что к 2020 году план предусматривает полностью подводное обустройство. Так что никаких мощностей по переработке на уровне поверхности моря или даже непосредственно на берегу не предусматривается. Предполагается, что мы смотрим полную переработку, первоначальную обработку обеспечить на дне и непосредственно закачивать готовый к использованию газ в трубопроводы. Ясно, что это невозможно без надежных поставщиков. Вот почему, возвращаясь к региональному опыту разработки и различных побочных эффектах, речь идет о надежных поставщиках, потому что нам нужны надежные технологии. Значит, выходя на российский рынок, мы должны были понимать, каков рынок поставщиков в России, поставщиков технологических решений, оснащения, оборудования, и насколько российские компании-снабженцы готовы к обеспечению морских разработок, поскольку это совершенно иная ситуация по сравнению с работой на берегу.
Еще один короткий комментарий по предыдущему слайду. Здесь показано, что с самого начала мы обнаружили, что в России имеются кластеры нефтегазовых компаний, которые развивались там еще с советских времен. Поэтому нам нужно было понять, где такие кластеры расположены, что там имеется, и как эти снабженцы, поставщики могут работать для наших задач, с тем чтобы мы поняли, с чего нам нужно начинать нашу работу. Вот несколько примеров того.
Это два примера – Сахалин-I и II. Там была внедрена норма по 70%-ному участию российского капитала. Как можно видеть, эти требования, эти нормы не были выполнены. То, что является собственно российским вкладом, – это очень трудно оценить и на самом деле требует отдельного исследования. С другой стороны, существуют проекты типа Штокмана или Приразломного, где не существует обязательных норм российского участия, но где имеются мощные усилия, прилагаются мощные усилия по максимизации российского участия.
Вот это все послужило нам базой для понимания существующего положения на российском рынке поставок оборудования. Если вы знаете цепочку снабжения, начиная с оборудования через услуги и до специализированных услуг на море, то легко понять, что Россия обеспечивает всю такую цепочку на берегу, и опыт здесь простирается на целых 120 лет. Но если выходить в море, как это показано слева, то немедленно обнаруживается, что нет целого ряда элементов оборудования, необходимого для морских разработок. Что же касается компонентов и услуг, то они на самом деле доступны, но существует серьезная разница между наземными и морскими разработками. Вот такова была общая картина.
Исходя из тех проектов, которые нам известны в России, примерно 90% их реализуется на берегу. И снова возвращаясь к вопросу о российском вкладе в Сахалин-I и II. В определенных зонах, в определенных элементах, в частности, например, строительство и управление трубопроводами, и их обслуживание, там эти требования были удовлетворены. Что же касается морских трубопроводов, то там можно ожидать лишь участия российских поставщиков примерно на 25%.
Теперь о реализации такого стратегического подхода. Мы включили эту программу в то, что мы называем программой социально-ориентированных и ответственных проектов, включая элементы образования. Многие из вас, например, знают, что существует очень тесная связь между бизнесом и политикой в этой области. Для выбора реальной стратегии нам нужно было установить тесные связи на северо-западе, в частности в Архангельской области, с тем чтобы понять, как мы как нефтегазовая компания, работающая в этих областях, можем работать по таким направлениям.
Несколько слов о том, как мы считаем необходимым действовать в частности в направлении связи между образованием и работой будущих поставщиков. Существует тесная связь, поскольку молодые люди – выпускники университетов, которых нанимают на работу компании-поставщики, которые должны при этом иметь понимание особенностей работы в морских условиях и обеспечивать таким образом увеличение российского вклада в обеспечение таких проектов. В частности когда мы начинали, и мы еще не знали, будем ли мы частью Штокмановского проекта, мы должны были подготовиться к будущему этому участию. Из норвежского опыта мы знали, что нам понадобилось 8–10 лет, перед тем как поставщики смогли выйти на международный конкурентоспособный уровень. Разумеется, у России есть этот опыт в 120 лет, но он весьма ограничен в отношении морских разработок. И понятно, что понадобится несколько лет, для того чтобы те, кто привыкли работать на берегу, смогли все услуги и все снабжение поставлять и для морских разработок. Из этого следовало, что мы должны найти какой-то совместный, общий подход к решению этих задач. Вот это и было основными движущими силами.
Возвращаясь к этой связи между образованием и разработкой систем снабжения. Я уже упоминал о том, что эта связь очень важна, мы очень рано, так сказать, в начале игры, когда проводили первые обзоры по северо-западу, поняли, что очень многие университеты имеют лишь программы обучения по наземным разработкам в нефтегазодобыче. Поэтому мы вышли на ряд университетов, для того чтобы, продолжая сосредотачивать эту программу на наземных разработках, создать новую часть по морским разработкам. Так что в университетах в Архангельске, и в Мурманске в настоящее время в значительной степени получают образование, новые знания относительно особенностей морских нефтегазовых разработок, так что они через несколько лет будут готовы занять свое место во всем этом процессе.
Что касается части образования, то мы реализовали несколько реальных инструментов. Я уже говорил, у нас есть несколько программ, мы предоставили стипендии хорошим студентам, послали их в исследовательские центры нашей компании в Норвегии. Кроме того мы закупили новое оборудование, оно у них в университетах было старым. Это по крайней мере некоторые из средств, которые мы использовали для обеспечения обучения нового поколения специалистов, ориентированных на морские разработки.
Теперь что касается текущих работ в рамках этой программы стратегического снабжения. Прежде всего мы организовали две ассоциации снабженцев. Этот подход очень хорошо сработал в Норвегии. Мы свели вместе людей, специалистов, которые работают в соответствующих компаниях. И подход был очень простой: если вы хорошо работаете, платите членские взносы – будете членом этой ассоциации; если работаете плохо – мы вас исключим. После первых трех лет работы такие ассоциации уже вполне работоспособны, они работают с основными поставщиками, работают напрямую с операторами, в частности с операторами будущего Штокмановского месторождения, и мы гордимся тем, что мы являемся и участниками этих ассоциаций, и поддерживаем их финансово.
Далее нам нужно было определить тех поставщиков в России, те кластеры нефтегазовой промышленности России, чтобы мы знали, где их искать. При этом необходимо было различать между локальными и всероссийскими поставщиками. Локально они расположены в Мурманске и Архангельске, но локально там до сих пор не было никаких нефтегазовых проектов. Значит нужно было двинуться за пределы северо-запада и выявить таких поставщиков в разных категориях по всей России. К настоящему времени мы таких поставщиков выявили до 750, и эта работа заняла 3–4 года. Это исходная точка нашей работы с поставщиками в дальнейшем развитии Штокмановского проекта.
Как я говорил уже много раз, морские разработки радикально отличаются от наземных. Здесь нужны особые подходы по всем вопросам разработки, планирования проекта, качества исполнения, безопасности, контроля и т. д. Мы привлекли как российских, так и зарубежных специалистов. И наконец, мы внесли свой вклад в активизацию международного сотрудничества, в частности привлекли крупнейшего поставщика труб, сопроводительного и вспомогательного оборудования. В частности этот поставщик в настоящее время является крупнейшим поставщиком труб для проекта «Северный поток».
Как видите, все эти наши направления деятельности в целом направлены на повышение роли и уровня участия российских производителей в этих крупных проектах.
Хартманн. Спасибо, Бенедикт. Жалко, что нет руководителя «Сколково» с нами. Прекрасный пример того, как вы работаете, например, с поставщиком среднего уровня и развили его благодаря работе Statoil в крупнейшего международного поставщика. А теперь посмотрим, как обстоят дела в Shell. Господин Игорь Игнатьев.
И. Игнатьев. Добрый день. Приятно вас всех здесь приветствовать. Я начну немножко с общих вещей, чтобы понять тот контекст, в котором выстраиваются взаимоотношения между международными энергетическими компаниями и национальными нефтегазовыми компаниями.
На этом слайде, который взят из глобальных энергетических сценариев, которые концерн Shell делает уже практически 50 лет, и на основании которых потом выстраивается стратегия развития концерна, очень четко делается вывод о том, что в ближайшие годы, в обозримом будущем именно органические виды сырья будут главным источником энергобаланса в мире – свыше 70%. Игорь Кожуховский здесь говорил о воздействии, которое окажут события на «Фукусиме», и то, что происходит сейчас на Ближнем Востоке, неизбежно окажет большое воздействие на энергетический рынок. Но важно то, что именно в предстоящие годы и нефть, и газ вместе с углем будут оставаться основой энергетики.
Второй вывод, который был сделан в обновленной версии энергетических сценариев Shell, выпущенной буквально за две недели до землетрясения в Японии, он заключался в том, что мы вступаем на самом деле в период неопределенности и возможностей. Неопределенность эта вызвана многими факторами. Это связано с тем, как будет развиваться энергопотребление в мире, и темпами внедрения инноваций и новых технологий, которые позволяют снижать себестоимость разведки и добычи. О возможностях я скажу чуть позже.
Говоря о нефти, иногда мы как-то не осознаем то, что в мире наблюдается огромная неравномерность ресурсной базы. Так, всего 1% месторождений мира содержит 75% суммарных запасов нефти.
В последние годы, а здесь дана динамика сравнения и производства нефти и газа за 100 лет, вы видите, что наблюдается очень серьезный сдвиг в сторону газа. За последние 30 лет производство газа фактически утроилось, и в ближайшие 20 лет спрос на газ вырастет еще на 50%. Собственно говоря, это объяснимо, потому что новые электростанции, работающие на газе, значительно дешевле, их можно построить быстрее, чем какие-либо другие объекты, генерирующие электроэнергию, и современные газовые электростанции комбинированного цикла выделяют примерно половину от объема CO2, выделяемого современными угольными электростанциями с суперкритическими параметрами пара, и на 60–70% меньше CO2, чем электростанции с паротурбинными генераторами, которые работают на угле.
Здесь уже говорилось о феномене развития добычи нетрадиционного газа. Это одна из тех тенденций, за которой, конечно же, надо смотреть. И с этим, между прочим, связана одна из тех неопределенностей, о которых я говорил раньше. Почему? Потому что, например, КНР поставила целью к 2020 году довести долю нетрадиционного газа в производстве до 20%, но никто не знает еще, удастся ли им достичь таких амбициозных задач. Сланцевый газ в больших количествах производит сейчас США, и прогноз добычи сланцевого газа Северной Америки на 2020 год – это около 250 миллиардов кубических метров.
Растет производство СПГ, который на самом-то деле региональный газовый рынок превратил в глобальный рынок. И к 2035 году, как считают специалисты, доля СПГ на европейском рынке может вырасти до 35%. На первое место в мире по производству СПГ сейчас выходит Катар, но к 2020 году его может обогнать Австралия, где тоже несколько проектов осуществляется.
На следующем слайде показаны крупные месторождения газа – как традиционного газа, так и нетрадиционного газа. И, по оценке специалистов, вот этих запасов газа, которые известны как из традиционных, так и нетрадиционных источников, миру хватит еще на 250 лет.
Важно отметить и то, что производство нефти и газа все больше смещается на шельф. В настоящее время уже 35% всей мировой добычи нефти осуществляется на шельфе, и международные энергетические компании во все возрастающей степени тратят свои средства на сложные углеводороды в тяжелых условиях либо в удаленных районах мира.
На следующем слайде пример эволюции, развития глубоководного бурения. Концерн Shell один из лидеров в развитии глубоководного бурения. Как вы видите, первую свою глубоководную скважину на глубине 600 метров мы оборудовали в 1978 году. Сейчас глубоководные комплексы, которые работают на большой глубине – это уже свыше 2400 метров, они сейчас вводятся как раз в эксплуатацию.
Мой коллега из Statoil говорил о Штокмане. Это вам картинка того, что хочет сделать Россия. Мы, по сути дела, ставим сейчас очень амбициозную задачу, если почитать наши энергетические документы, о том, чтобы к 2020 году добывать на шельфе около 20% углеводородного сырья. Де-факто это означает ввод в эксплуатацию нового Северного моря в течение всего лишь 10 лет. Вот здесь приведен сравнительный анализ. Месторождения Северного моря вводились в эксплуатацию и выводились на уровень полномасштабной добычи в течение 40 лет. Было потрачено свыше 1 триллиона инвестиций, пробурено только разведочных и поисковых скважин в Северном море больше 6000. Причем работали абсолютно все крупнейшие компании мира. У нас размер вот этих семи морей на российском шельфе в 10 раз больше по площади, чем в Северном море, и изученность их в 16 раз меньше. Вот те объемы инвестиций, которые обозначаются в наших документах, но лично мне они, например, кажутся не очень достаточными.
Идет активизация усилий в области геологоразведки и добычи. Ежегодно бурится 100 скважин в мире, идет освоение новых ресурсов, в том числе глубоководных, в том числе в очень удаленных районах. Делается это все в рамках глобальной стратегии. Работая в «Шелл – Россия», я вам могу сказать, у нас самая ожесточенная конкуренция с нашими же коллегами за реализацию крупных портфелей. Shell реализует свой глобальный портфель – и разведочный, и производственный. И вводятся новые технологии и инновации. Сейчас способность компаний быстро внедрять инновации не только в плане самих новых технологий, но и методов организации труда, является одним из ключевых конкурентных преимуществ.
А вот это самое главное. За последние 40 лет у нас произошел очень серьезный сдвиг в сторону того, что национальные нефтегазовые компании сейчас владеют де-факто, контролируют точнее, почти 93% доказанных и вероятных запасов нефти и газа. Вместе с тем интегрированные международные нефтяные компании доминируют на международном фондовом рынке с капитализацией, которая превышает 1,2 триллиона долларов, а суммарная капитализация независимых компаний, она свыше 200 миллиардов долларов.
Вот исходя из того, о чем я говорил, могу констатировать, что международные компании и национальные компании, они просто обречены на сотрудничество. Исходя из глобального характера экономики, исходя из того доступа к рынкам потребления и к финансовым рынкам, которые в большей степени могут обеспечить как раз международные энергетические компании, из-за необходимости ускорения освоения сложных месторождений и из-за имеющихся тех технических решений и инновационных решений, которые у них есть. Я не стал здесь приводить, у нас есть много статистики по новым технологиям, которые вводит Shell. Как и любая крупная компания, мы ежегодно тратим больше 1 миллиардов долларов на научно-исследовательские работы.
Что здесь очень важно отметить? Именно комплексный характер. Это использование технологий, интеграция. Потому что способность интегрировать решения, способность реализовывать проекты именно в интегральном характере тоже является одним из очень серьезных конкурентных преимуществ. Поскольку я часто выступаю, могу вам сказать, что сейчас российские компании, которые к нам обращаются, с которыми мы партнерствуем и сотрудничаем, очень часто, например, просят им завод. Как раз проект «Сахалин-2» является очень наглядным конкретным примером того, как выстраивается взаимодействие между международной компанией и российской национальной компанией. У нас существует партнерское соглашение и операторское соглашение с «Газпром трансгаз Томск», которое управляет двумя трубопроводами, которые функционируют на острове Сахалин, и с подводными трубопроводами.
ОАО «Газпром» назначает директоров в руководство компании. И сейчас по квоте в правлении компании на одного человека больше именно директоров от «Газпрома». Мы считаем, что как раз то повседневное сотрудничество, которое по очень многим параметрам ведется в этом проекте, является очень хорошей платформой для будущего роста и совместных проектов.
Теперь покажу буквально коротко конкретные примеры применения новых технологий. Слева вы видите разрез – первая умная скважина, которая работает на Российском шельфе. В 2009г. на Пелтунской(?) платформе, нефтяной платформе, она как раз заработала. И два разреза первых в России газовых скважин большого диаметра. Они работают на Ланской платформе.
Очень интересно, вы, наверное, не отгадаете, что изображено на фотографии внизу. Это впервые в мире примененная шарнир-маятниковая опора, которая стоит между верхним основанием платформы Ланская – а такая же система установлена и на Пелтунской платформе – и бетонным основанием. При землетрясении… она рассчитана на землетрясение в 9 баллов, платформа движется и сохраняет баланс.
Наши коллеги из «Экссона», которые сейчас еще одну платформу будут строить там на побережье, думают, чтобы применить именно такую технологию, которая впервые в мире была приведена именно на Сахалинском проекте.
Еще буквально два слова хочу сказать по проекту, который мы делаем уже с «Газпром нефтью» в Западной Сибири – вотчине российских нефтяников, где суперуспешный проект осуществляется, совместная наша компания, где у нас 50/50% – «Sakhalin Petroleum Development». Там как раз очень высокий объем российского участия.
У нас используются российские буровые компании, но которые используют управленческие технологии Shell, которые используют многие технологические наработки Shell. В результате скорость бурения на Салыме у нас в среднем в два раза быстрее, чем у других компаний на аналогичных месторождениях в том же самом регионе.
Я сам, когда последний раз там был, присутствовал в момент, когда за 4,5 дня пробурили скважину на 2,5 м., сделав рекорд своей же компании. Мы работаем, там свыше 400 сервисных компаний. Некоторые компании, которые работают там, сейчас используются в глобальной цепочке Shell.
Могу сказать, что там насосы мы использовали импортные на первых порах, потом перешли на «Борец», производство фирмы «Борец». И сейчас они оказались настолько практичными, что даже для Ближнего Востока они подходят больше, чем те насосы, которые использовались там раньше.
Спасибо вам за внимание. Надеюсь, что это графически поможет понять.
Р. Хартманн. Спасибо большое. Еще один доклад от одной из наших компаний. Я уверен, что еще более интересные доклады нас еще ждут от зарубежных компаний, работающих в России. Иногда, когда слушаешь эти презентации, видишь, что на самом-то деле реальная работа делается, и приходит мысль: а почему бюрократы так затрудняют нам нашу работу? Ну, это так, соображения. Теперь хочу попросить к микрофону Маргариту Хоффман – управляющего директора «Винтерсхалл», Россия, которая будет говорить об опыте российско-немецкого энергетического партнерства.
М. Хоффман. Добрый день, господа и дамы. Было очень интересно слушать предыдущие доклады, потому что именно они показали, что каждый иностранный инвестор, выходя в Россию, выбрал свою дорогу: кто-то уже проверенные пути, кто-то – нехоженые тропы. Наверное, второе – это как раз самый распространенный путь. А кто-то – комбинацию из того и из другого.
И я хотела бы описать ту мотивацию и те дороги, которые выбрали мы, – «Wintershall», немецкая компания, работающая в России.
Об этих вызовах, которые стоят перед нами, и стоят, если признаться честно, уже некоторое время, говорилось сегодня уже неоднократно – это огромное количество дополнительного населения, которое ждет нас в следующие годы, стареющее население к тому же, мегаполизация, глобализация, повышение трафика, растущий спрос на энергоресурсы. Я очень рада, что наши цифры и оглашенные в предыдущем докладе цифры совпадают.
Мы тоже исходим из того, что хотя у нас есть векторы противоположного направления: энергосбережения, возобновляемыe виды энергии, тем не менее нас ждет 50% дополнительной глобальной потребности в энергии и вопросы: как нам их вырабатывать экономно, надежно, экологично – они до сих пор не решены полностью.
Это наши истинные вызовы, и ими мы руководствовались, когда строили наш бизнес. Я представляю немецкую компанию, и нам, сидящим в центре Европы, отрадно осознавать, что кругом, очерченным в 3-4 тыс. км. вокруг Европы, мы охватываем большее количество мировых запасов природного газа. Эти запасы, можно сказать, в шаговой доступности для нас, европейцев. И для того чтобы сделать поистине доступными, нам нужно применять совместный опыт, ноу-хау и совместные технологические решения. И мы в своем бизнесе всегда руководствовались тем подходом, что если взяться за это вместе, то пользы будет больше.
Количество доступных запасов – одно дело. Если копнуть поглубже, то окажется, что у западной части европейского континента есть убедительные причины не портить отношения с соседями. Сравните: Америка, благодаря прекрасным отношениям между США и Канадой в прошлом и нынешнем, но в особенности благодаря юной традиции развития сланцевого газа, имеет сильную самодостаточность в своем снабжении природным газом.
А в Европе европейские западные страны – сильно выраженные импортеры, окруженные сильно выраженными экспортерами. И у нас не только на лицо ярко выраженное потребление импортного газа, но и его рост из года в год.
Несомненно, в Европейском союзе особенно в последние годы произошли изменения. Честно признаюсь, если бы я показала подобный график года два тому назад, природный газ там был бы выделен несколько крупнее. Насколько сильно развивались возобновляемые источники энергии в Германии, в Западной Европе в то время предсказать было трудно.
Но, тем не менее, уголь, нефть, а теперь еще и атомная энергетика будут терять свое значение, если мы будем говорить в очень крупных рамках. Возобновляемые конечно же будут расти. И, тем не менее, это будет сопрягаться и с определенным существенным ростом потребности на природный газ. Так, по крайней мере, прогнозируем мы дальнейшее развитие.
Несколько слов еще о возобновляемых видах энергии. Они, конечно же, в особенности в Германии, в Западной Европе желаемы, востребованы, но потенциал их развития в этих очень густонаселенных районах весьма ограничен. К тому же на данный момент развитие их происходит все-таки на основе очень дорогостоящих субсидий. Изобретенная в Германии и уже перенесенная, по-моему, в 40 других стран, экономически поощряющая выработку энергии на основе субсидирования – это хотя и благая идея, но все еще очень-очень дорогостоящая.
И мы исходим из того, что рано или поздно экономика в соображениях возобладает. Ископаемое топливо будет иметь существенное место в энергобалансе, и особая роль тут за природным газом, который даже уже и Гринпис называл мостом в эру возобновляемых энергоносителей.
Судьба роста или не роста природного газа в Евросоюзе будет решаться в сфере производства электроэнергии. И сегодня трудно сказать, какие они, электростанции будущего: угольные – уж больно там много углекислого газа, который облагается соответствующими налогами; остается атом и газ – и, наверное, никогда вопрос, что же теперь будет преобладать или ответ на него был настолько явным, как сегодня, можно это охарактеризовать по-английски: «One means problem, the other means chance».
Мы исходим все-таки из того, что для природного газа появляются еще более четкие перспективы. В Германии, по крайней мере, атомную энергию больше не приемлют, и я исхожу из того, что это надолго.
Тема доклада: «Время инвестировать в Россию», но для того чтобы выйти к этому, надо пройти чуть-чуть за границу. «Wintershall» сотрудничает с российскими компаниями с 1990г., причем, направление в этом – природный газ. И, кроме того, начиналось это сотрудничество за пределами России, на западных рынках, где оно выстояло все эти 20 лет, несмотря на кризисы и, конечно же, подъемы.
И мы исходим из того, что в течение всех этих 20 лет это сотрудничество – образец российско-европейского сотрудничества. Наш принцип – отстраивать это сотрудничество по всей производственной цепочке. Начинали мы от потребителя, несколько нестандартно, и в последние 10, чуть меньше 10 лет, работаем и здесь, в России на месторождениях. Подкрепляем это сотрудничество обширными программами научно-технического сотрудничества, и эта объемность сотрудничества также, наверное, отличает нас, сравнительно небольшую компанию, от других иностранных инвесторов в России.
Для надежности энергоснабжения необходимы постоянные крупные инвестиции. И для того чтобы инвестировать партнерам необходимо осознавать, что нужно делить не только шансы и риски – и в этом наш подход. Партнерский подход в наших отношениях с «Газпромом» оправдал себя в свое время в Западной Европе, когда мы начали совместно строить трубопроводы и хранилища в Германии, в Австрии и в Великобритании.
И, конечно же, в самой молодой области нашего сотрудничества – добыче газа и конденсата из ачимовской толщи Уренгойского месторождения. Ачимгаз – прекрасный пример тому, как ноу-хау нашего замечательного партнера «Газпрома» по добыче в Уренгое и наш опыт взаимно дополняют друг друга. И недаром расширение этого сотрудничества, о котором мы договорились буквально меньше месяца тому назад, – одна из целей, которой мы займемся как раз в этом году.
Как нельзя более четко видно, насколько успешно развивается сотрудничество на примере строительства трубопровода «Нордстрим» и также строительство двух трубопроводов, которые будут транспортировать этот нордстримовский газ по Германии – «Опал» и «Нел».
Кто из сидящих здесь, скажем, два года тому назад предположил бы, что первый газ из «Нордстрима» на самом деле пойдет в конце 2011г., что вообще дадут разрешение строить этот трубопровод. То, что сегодня корабли идут, труба прокладывается – это яркое доказательство тому, насколько успешно может влиять партнерство между российскими и западными компаниями.
Совместный успех Северного потока – убедительная причина тому, что нас побудило расширить сотрудничество, и тоже примерно месяц тому назад договориться о выходе в новый транзитный проект в Южный поток.
На примере этого слайда и на примере «Нордстрима» видно, насколько в нашем сотрудничестве весомую роль играют технология и эффективность. Благодаря огромному прогрессу в технологии строительства морских трубопроводов, проектные параметры таких трубопроводов в начале нынешнего тысячелетия достигли экономически привлекательных величин. И, несмотря на то, что большое количество людей все еще утверждает, что Нордстрим построен на основе политической мотивации, мы все-таки настаиваем на том, и проведенный нашей материнской компанией «BASF» анализ показывает, что за этим проектом есть строго экономический резон.
Маршрут через Балтийское море позволит сэкономить колоссальные средства по сравнению с другими вариантами, которые бы предусматривал сухопутный маршрут, и это как с экологической, так и с экономической точки зрения.
Мы в экономике, в промышленности показали, насколько долгосрочное взаимовыгодное сотрудничество возможно между компаниями. И хотелось бы надеяться, что и ведомства, политические структуры начнут искать и находить свой общий язык для того чтобы реализовывать обоюдные интересы.
В области энергетической политики мы порой далеки от этого, и я думаю, что следовало бы обратить внимание на то, что, работая на рынках Евросоюза, все больше убеждаешься в том, что то, что начиналось как либерализация рынков политическая, сегодня превращается во все более сильное регулирование, и, в конечном счете, лозунг «Больше рынка» теперь превратился в лозунг «Больше государства».
В энергетической промышленности, где инвестиции нужно планировать на 5-10 лет вперед, перспектива того, что рынка будет меньше и в особенности то, что правила игры постоянно меняются в Евросоюзе в энергетической отрасли, подрывает расчет экономической эффективности, когда речь идет о новых инвестициях.
Пройдет какое-то время, и мы последствия ощутим на себе.
Мы убеждены десятилетки планирования, регулирования – это не база для того чтобы удачно решать задачи, стоящие перед всеми нами. Раз у нас уже есть глобальные проблемы, почему нам не разделить совместно подходы к решениям, а затем и достижениям. Это касается и промышленности, это касается политики.
Как видите, в интересах России и Евросоюза можно найти общую гармонию. ЕС желает надежности снабжения, России нужны надежные покупатели. ЕС желает увеличить количество своих энергопоставщиков, и одним из них должна быть Россия, Россия желает диверсификации рынка сбыта, одним из которых может быть и должен быть и рынок ЕС.
Конкурентоспособность как Европы в целом, так и России или отдельных стран Евросоюза будет зависеть от того, насколько успешно будет вестись такой диалог. А успех возможен только тогда, когда мы будем обращаться друг с другом серьезно, открыто и сбалансировано, забудем на момент про цифры или факты, посмотрим, что чувствуют люди.
Независимая организация «Форум ЕС- Россия» недавно провела опрос в России и Германии. Из него следует, что 75% опрошенных жителей Германии поддерживают энергетическое партнерство, сотрудничество с Россией, энергетическое, подчеркиваю. В России 20% опрошенных считают Германию приоритетным партнером в модернизации. По-моему, здесь еще есть над чем поработать и угадайте, в какой стране.
Однако можно назвать и другие цифры. Францию в России видят в качестве партнера 2%, Италию – 1%. Также нужно упомянуть, что в том же самом опросе всего лишь 26% опрошенных жителей Германии видят в России приоритетного партнера для развития торговых, не энергетических отношений.
То есть все немножечко встает на свои скромные места и видно, что есть еще потенциал развития на будущее. Но в принципе опора в население есть как в Германии, в Евросоюзе, так и в России. Дело за политикой и промышленностью. И, конечно, как известно, дороги трудны, но хуже без дорог. И на этом хотела бы завершить свой доклад. Спасибо за внимание.
Р. Хартманн. Спасибо большое, Маргарита. Еще одно замечательное обозрение, прежде всего, о перспективах стабильного сотрудничества между Россией и Европейским Союзом. Ясно, что еще много нужно сделать, для того, чтобы и российское население признало Европейский Союз как такого достойного партнера для экономических отношений с Россией. А теперь Пит Кахер – главный куратор проекта «Газ-Юни».
П. Кахер. Добрый день. Мне доставляет большое удовольствие представлять здесь «Газ-Юни» - независимую инфраструктурную компанию в Нидерландах, которая работает и за рубежом, и имеет активы как в Германии, где мы купили «BBS», так что у нас более пятидесяти тысяч километров трубопроводов под контролем, и мы, кроме того, работаем и в Великобритании, и участвуем в реализации «Северного потока», так что сотрудничество идет полным ходом. Мы, кроме того, разрабатываем проект большого терминала для СПГ в Роттердаме.
Что касается темы, которую я хочу сейчас обсудить, касается, прежде всего, этого терминала и целого ряда проектов СПГ, которые можно развивать в сотрудничестве с Россией. Вот перед нами площадка в Роттердаме, где в настоящее время мы строим терминал для СПГ на двенадцать миллионов кубометров в год. Как я уже говорил, все эти емкости будут затем в подряде у таких компаний, как «AON», «Eneco», нидерландских, французских и так далее компаний. Пару лет тому назад мы начали строить уже этот терминал. В настоящее время мы уже завершаем строительство, так что через пару недель – уже первый коммерческий груз, к 1 сентября мы планируем полностью задействовать терминал и работать на полную мощность. Пару недель назад был сделан этот снимок. Как видите, слева здесь уже три танкера у терминала; и дальше – новый канал, так что сюда могут подходить самые крупные танкеры-перевозчики СПГ в мире. В связи с этим проектом, как обычно, терминал должен был бы снова газифицировать СПГ и затем уже продавать его в газообразной форме, распределять. Но существуют некоторые другие решения, которые с тех пор мы рассмотрели, в частности, этот терминал может использоваться, как место, где мы можем отгружать СПГ в жидкой форме, так что он к конечному пользователю может доставляться в форме СПГ. Мы начали такую деятельность, мы расположим эти новые терминалы вблизи существующего. И идея состоит в том, чтобы использовать малотоннажные носители, но для этого нам нужна криогенная трубопроводная система длиной в 2,7 километра, после этого мы сможем перекачивать СПГ в его естественной форме и предоставлять пользователям.
Что мы имеем в виду? Это достаточно простой подход. Сначала крупные носители емкостью до 250 тысяч кубометров доставляются на терминал, а затем малыми носителями разводятся по различным гаваням, которые достаточно велики, чтобы в крупных масштабах – достаточно крупных масштабах – использовать СПГ сами. Или можем доставлять тягачами СПГ непосредственно конечным пользователям. Как здесь представлено, нормальная цепь использования СПГ через процесс регазификации и затем – направо вниз – с тем, чтобы закачивать его в существующую сеть. Но мы можем избавиться от некоторых из этих элементов, перегружая СПГ на малотоннажные носители и грузовики и непосредственно доставляя его конечным пользователям. Еще раз, как уже объяснял, речь идет о том, что обычный СПГ-танкер может загрузить до двадцати малых танкеров, которые в свою очередь будут обслуживать порты Балтики и Северного моря. В Норвегии, например, такая схема вызвала большой интерес; и одна из норвежских компаний работает по такой схеме, но гораздо более эффективно работать по этой схеме в крупном масштабе. Еще раз: распределение этого СПГ по грузовикам. Один такой крупный танкер может загрузить более четырех тысяч грузовиков, если соответствующим эффективным образом организована достаточно быстро его разгрузка. Эти грузовики могут далее снабжать, например, газонаполнительные станции и другие точки потребления.
Если посмотреть на то, как в настоящее время используется СПГ, то с учетом того, что стандарты по эмиссии СО2 становятся все более жесткими, мы через несколько лет не сможем работать с выбросами, прежде всего, серы и фосфора. Справа же показано, насколько выгоден СПГ по таким выбросам, потому что выбросы серы будут практически сведены к нулю, а выбросы окислов азота будут существенно снижены по сравнению со всеми другими видами топлива. Кроме того, мелкодисперсные частицы, которые в настоящее время являются важным компонентом, опасным компонентом выхлопов, выбросов, будут сведены к нулю, и выбросы серы практически тоже будут сведены к нулю. С учетом того, что в акватории Северного моря двигатели будут ограничены на… практически чистые двигатели, прежде всего, крупные дизели морских установок. Мы должны будем переходить в значительной степени на СПГ. Кроме того, СПГ может использоваться как топливо для грузовиков, что тоже дает существенный выигрыш. Во-первых, такие двигатели гораздо менее шумные и существенно меньше дают выхлопов, так что многотонные грузовики могут снова заезжать в ночное время в центральную часть городов и выполнять там свои работы. Мы сможем использовать СПГ с новой схемой распределения на судах, работающих на Рейне, и обеспечить, кроме того, транспортное сообщение между Россией и северо-западной Европой. Кроме того, мы сможем обеспечить работу так называемого «голубого коридора» или «синего коридора», организовав работу многих газонаполнительных станций, обеспечивая работу грузового автотранспорта по коридору от России до Роттердама и обратно.
Ясно, что для такого развития необходимо обеспечить соответствующий спрос и иметь соответствующие инвестицию. Здесь у нас есть какие-то проблемы: тут вопрос курицы и яйца, конечно, но в настоящее время в Голландии СПГ уже становится существенно более конкурентоспособным. И по мере того, как Правительство вводит соответствующие ограничения на характеристики выхлопа, для «Газ-Юни» этот рынок станет все более и более привлекательным. Вот на этом, собственно, я и завершу свое сообщение. Спасибо большое.
Р. Хартманн. Спасибо большое, Пит. Таким образом, мы заглянули еще в один очень интересный сектор. Таким образом, мы приближаемся к концу нашей панельной дискуссии. Последний докладчик Доминик Фаш уже выступал сегодня утром, поэтому он попросил меня избавить его от необходимости еще раз выступать перед этой аудиторией. Мы практически исчерпали время. У нас есть время лишь на один, два вопроса. Есть вопросы из аудитории? Пожалуйста.
Муж2. Вопрос к Маргарите. Поскольку, безусловно, для всех было очень интересное сообщение, когда ваша компания объявила об участии в «Южном потоке». Наверняка вы смотрели альтернативные варианты, как то развитие газового сектора непосредственной добычи в Германии и в Европе, альтернативные виды газа. Безусловно, только что мы слышали по поводу LNG. То есть каким образом вы пришли к убеждению о необходимости инвестирования в «Южный поток» по сравнению с другими альтернативными вариантами вложения?
Хоффман. Энергетические рынки – очень долгосрочные рынки и Юго-Западная Европа, особенно тот регион, который должен быть достигнут «Южным потоком», немного пребывал в спячке последние годы. Но мы исходим из того, что там потенциал очень интересный. «Южный поток» – реализуемый вариант для того чтобы снабдить эти районы тогда уже тем природным газом, который будет востребован к тому времени.
Тут вопрос не столько, может быть даже, в объемах, а сколько в инфраструктуре. Когда были проблемы с поставками через Украину, в Западной Европе очень сильно удивились тому, что в тех регионах юго-восточных европейских, недостаток инфраструктуры, будь то трубопроводы, будь то хранилище – вызвал настолько острый кризис газоснабжения, и поэтому это поддерживается теперь и политикой, и экономикой выход на эти рынки, которые в будущем будут расти.
Р. Хартманн. Спасибо. Следующий вопрос, пожалуйста.
О. Тулочкин. Олег Тулочкин, консалтинговая компания «Сервис ВМФ». Вопрос представителю «Gas Uni». Скажите, пожалуйста, как вы оцениваете этот малый СПГ, какая доля будет на вашем терминале отведена под это, а какая под классическое использование СПГ?
П. Кахер. Это зависит в значительной степени от того, как со временем будет развиваться спрос. Мы полагаем, что это может достичь десяти-пятнадцати процентов. Большая часть, конечно, будет по-прежнему обусловлена крупнотоннажными поставками и обычным методом регазификации. Но, тем не менее, мы ожидаем, что вот таких показателей мы можем достичь со временем.
Р. Хартманн. Еще вопросы из аудитории есть? Если нет, то на этом мы завершаем вовремя, но, прежде чем завершить, скажу: дамы и господа, панельная дискуссия была чрезвычайно интересная. Я полагаю, мы все согласимся, что ученые и специалисты-предприниматели, когда они разговаривают совместно и обсуждают, как мы сегодня видели, возможности грандиозных инвестиций, великих проектов передачи технологии, еще немыслимых десять-пятнадцать лет тому назад, и именно в этом состоит будущее. Я надеюсь, что некоторые из этих докладов, презентаций, которые мы в Ассоциации европейского бизнеса сможем заслушать и, в конце концов, довести до наших российских партнеров. Я думаю, как я сказал в своем утреннем выступлении, это будет новой страницей, которая в настоящее время открывается в наши драматичные времена, и именно такие партнерства, именно такие компании, как те, что представлены здесь, в этой аудитории, внушают нам уверенность в будущем Европы и энергетического сектора России. Я хотел бы от всей души поблагодарить вас за участие в этом замечательном панельном обсуждении. Спасибо большое.
***
Й. Кеттинг. Добрый день, дамы и господа. Меня зовут Йерун Кеттинг. Я управляющий директор, председатель комитета по энергоэффективности Ассоциации европейского бизнеса в Российской Федерации. И сегодня мы здесь поговорим об энергоэффективности и о том, как финансовые механизмы могут способствовать обеспечению энергоэффективности в России. Прежде всего, почему нужно заботиться об этой энергоэффективности в России? Россия может получить от 12 до 18 миллиардов долларов дополнительных доходов, если бы она эффективно использовала свой потенциал в энергоэффективности. Но для того, чтобы этот потенциал реализовать, нужно инвестировать порядка 400 миллиардов долларов до 2020 года, и они должны быть вложены в источники возобновляемой энергии и в повышение эффективности работающих установок, с тем, чтобы добиться 40% повышения эффективности использования энергии.
Но, если посмотреть на то, что происходит сегодня, и сравнить то, что происходит в России, и что в других частях мира, то понятно, что мы очень далеко от этой задачи – инвестиций в объеме 320-380 миллиардов долларов в течение ближайшего десятилетия. Всемирные инвестиции в энергоэффективность за пределами России в возобновляемые источники энергии за последний только год составили порядка 300 миллиардов долларов. И если сравнить Россию, например, с Германией, то мы увидим, что немецкие инвестиции в энергоэффективность составили порядка 65 миллиардов долларов на протяжении последнего года. Почему Россия так далеко отстает в этой области? В чем проблемы? Каковы причины? Почему Россия находится лишь в очень ранней стадии реализации своих программ энергоэффективности? Причин тому несколько. Во-первых, энерготарифы в России в среднем существенно ниже, чем, например, в среднеевропейской стране, они существенно ниже, чем, например, в Италии или в Германии и Нидерландах. Это одно. Второе: если посмотреть на энергоэффективность и инициативы по использованию возобновляемых источников энергии, то они стимулированы налоговыми льготами и правительственными субсидиями, а в настоящее время таких субсидий или стимулов в России нет. Еще одна причина состоит в том, что, на самом деле, речь идет об инновациях, которые требуют инвестиций, которые требуют венчурного капитала. А если посмотреть на венчурный капитал, инвестиции, которые в России в этом смысле вкладываются, то они практически нулевые по сравнению с теми объемами, которые инвестируются, например, в таких странах, как Германия или Соединенные Штаты.
Почему такова ситуация? Потому что российская экономика примерно на 80% контролируется крупными предприятиями, и подавляющая часть ВВП в России производится крупными компаниями, лишь 15% ВВП производится предприятиями малого и среднего масштаба. В США или странах ЕС – ситуация прямо противоположная: там порядка 70% ВВП генерируется малым бизнесом и средним бизнесом и лишь порядка 30% – крупными предприятиями. Это очень важно, потому что всегда исторически именно малые и средние предприятия в существенно большей степени стимулируются к внедрению инноваций и к использованию наиболее эффективных способов ведения дел. Кроме того, культурный аспект: во многих западных странах культура экономии, культура накоплений внедрена в сознание среднего класса. Посмотрите, например, на Соединенные Штаты: там порядка 90% населения считают себя принадлежащими к среднему классу. В России лишь порядка 20% населения считают себя принадлежащими к среднему классу. Именно средний класс является основным приводным механизмом внедрения концепции энергоэффективности, экономии в общую культуру. Так что демографически Россия тоже имеет негативную ситуацию.
Но давайте, наверное, достаточно отрицательных замечаний. Наверное, к концу нашего рабочего дня, тем более, что, как видите, нас не так много, давайте поговорим конструктивно: чем мы можем обеспечить энергоэффективность. Во-первых, нам нужны хорошие подходы, нам нужны хорошие методологии, нам нужны хорошие технологии и нам, наконец, нужно хорошее законодательство. В конце концов, нам нужны финансы, нам нужны деньги, чтобы все это претворить в жизнь. На сегодня мы давайте быстро обозрим все эти аспекты и представим вам некоторые примеры реализации работ по энергоэффективности, например, энергосервисных компаний. Мы представим методологию, которая позволяет оценить процесс реализации, оценить его эффективность в крупномасштабном подходе, и, наконец, мы посмотрим на финансовые возможности для реализации таких проектов. Поскольку в России трудно все эти три компонента найти в одном месте, мы охватим три различных сектора энергоэффективности: мы рассмотрим проекты в промышленности, мы посмотрим методологии в жилом секторе и, наконец, мы посмотрим на механизмы внедрения, которые приложимы как к жилому, так и к промышленному сектору.
А теперь самая главная часть моей презентации. Это объявление трех выступающих сегодня. Я понимаю, что конференция наша – достаточно дорогостоящая, поэтому я постарался найти самых лучших выступающих для того, чтобы у нас, привлекательность темы энергоэффективности была обеспечена. Она должна таковой быть, если другим образом энергоэффективность в России сделать привлекательной не удается. Поэтому, прежде всего, выступающий из «EDR Fenice» Винсент де Рюль, который является одним из людей, непосредственно внедряющих энергоэффективные проекты. Далее: Тило Кунц из компании LUWOGE группы «BASF», который в настоящее время, наверное, является наиболее грамотным специалистом в области методологии, которая позволяет оценивать энергоэффективность проектов и финансовую эффективность. И, наконец, Питер Хобсон – человек с деньгами, потому что он представляет EBRR – банк, который финансирует целый ряд энергоэффективных проектов в России. Как я. По-моему, у меня дистанционный контроль не работает больше. Видите, он настолько энергоэффективен, что, наверное, автоматически отключается, если им не пользоваться. Итак, хотел бы представить вам, прежде всего, Винсента де Рюля, который представим вам свой очень интересный проект. Винсент, пожалуйста.
В. Де Рюль. Добрый день, дамы и господа. Во-первых, я счастлив здесь иметь возможность выступать перед вами по вопросам энергоэффективности и представить вам конкретные результаты реализации, которые компания «Fenice Rus» реализует в настоящее время. Я структурирую презентацию так: сначала поговорю об общей ситуации с энергоэффективностью в России, затем представляю, как Йерун уже сказал, методологию, которая является нашей бизнес-моделью, указывающей как мы можем реализовать подобные проекты в России по энергоэффективности. Далее я приведу конкретный пример того, что мы делаем в настоящее время, чтобы вы представили, на самом деле, можно ли такие проекты на большой, крупной промышленной фабрике в России реализовать, и представлю основные характеристики этого проекта, и укажу на его основные трудности, поскольку это совершенно новая концепция для России. Есть целый ряд вопросов, которые приходится решать заново. И очень важно об этом поговорить.
Итак, прежде всего, как вы знаете, федеральный закон, принятый в ноябре 2009 года, предусматривает стимулирование усилий по энергоэффективности и экономии энергии. Он касается всех секторов экономики и касается и отдельных людей, не только промышленных отраслей. Не буду углубляться в этот закон. Главные сектора – это все-таки промышленный сектор и сектор коммунального хозяйства. В промышленном секторе, наверное, достаточно трудно, а в жилищно-коммунальном секторе, конечно, гораздо более сложно, потому что там эти идеи еще не прижились. Что касается промышленного сектора, то я хотел бы подчеркнуть некоторые вопросы, с которыми приходится сталкиваться в вопросах энергоэффективности. Понятно, что это совершенно новая концепция для России. Нам приходится, прежде всего, сталкиваться с такой ситуацией, что потенциальные заказчики и партнеры очень ограничены в средствах, потому что проекты эти требуют инвестиций. И для этого необходимо найти где-то деньги, найти финансовые решения. Время – тоже очень важный фактор, как я объясню далее, представляя наши проекты, между принятием решения и внедрения проекта – периодом, когда начинается экономия энергии, заметная клиенту, проходит шесть, восемь, двенадцать месяцев, потому что требуется время на модернизацию оборудования. И проходит долгий период, когда вы инвестируете деньги, а отдачи никакой еще не получаете.
Конечно, отдельная проблема связана с тем, что Россия – огромная страна, и это большую сложность представляет, если вы хотите обеспечить единый подход к вопросам энергоэффективности среди всех заинтересованных в этом. «Fenice Rus» - это стопроцентная дочка «EDF» - компании «Electricity de France», и «Fenice Rus» специализируется на проектах по энергоэффективности для промышленного сектора, так что нашими заказчиками являются металлурги, автопроизводители, химические производства, которые требуют огромных энергозатрат для своей деятельности, поэтому, с одной стороны, им легко предлагать проекты энергоэффективности. «Fenice Rus» действует не только в России, но и в Польше, и в Испании. Таким образом, мы имеем опыт реализации такого бизнеса и хорошее понимание различных культурных подходов. Я могу представить вам лишь общую идею методологии. Когда мы реализуем подобный проект, мы реализуем общую оценку энергоэффективности, которая опирается на аудит и на потенциальные возможности достижения максимальной энергоэффективности. А затем, когда мы находим согласие с заказчиком, мы берем на себя полную ответственность за реализацию проекта, то есть разработку, проектирование, установку необходимого оборудования и затем его работу и обслуживание, иначе говоря, мы на 100 % реализуем весь проект. Это одна из основных характеристик, одно из основных достоинств нашего подхода. Идея состоит в том, что наш выигрыш делится с нашим клиентом, так что мы можем конкретно определить и показать клиенту, что мы генерируем определенные доходы, – это принцип такого бизнес подхода – и наглядно показать это нашим заказчикам.
Теперь, что мы конкретно делаем в России. Я говорю о крупнейшей российской компании – об «АвтоВАЗе», вполне хорошо известной компании в России. У нас два контракта с «АвтоВАЗом» реализуется. Это долгосрочные контракты, мы говорим о десятилетних контрактах, которые, как правило, являются контрактами на обеспечение энергоэффективности. Мы провели аудиты, выявили возможности реализации проектов по энергоэффективности, подготовили всю инженерную и проектную документацию для реализации проектов. В одном из них мы в настоящее время уже монтируем новое оборудование и устанавливаем его, так что в ближайшем будущем можно будет понять, что это даст. Мы финансируем эти проекты, так что все оборудование является собственностью «Fenice Rus». И для данных проектов мы отвечаем также и за работу этого оборудования, и за его обслуживание, так что «АвтоВАЗ» передает нам ответственность за работу нового оборудования, его обслуживание на всем протяжении контракта, то есть на десять лет. Всего две цифры. Первый проект состоял в модернизации компрессоров воздуха на «АвтоВАЗе». Усовершенствование должно было повысить энергоэффективность на 40%. Можете себе представить, для того, чтобы генерировать сжатый воздух, используемый на заводе, теперь «АвтоВАЗ» тратит на 40% меньше энергии, и стоимость этой энергии делится между «АвтоВАЗом» и нами. Это финансовая основа нашей модели.
Второй проект – это проект оптимизации системы отопления, которая предусматривает просто внедрение возможности регулирования уровня обогрева. Это вполне легкое, простое, техническое решение, но если говорить о компании размером с «АвтоВАЗ», которая, естественно, просто огромная – я думаю, многие из вас ее видели, – то решение оказывается достаточно сложным. В данном случае мы говорим о сохранении 20% энергии, используемой на отопление, в целом по «АвтоВАЗу». Как я уже говорил, «Fenice Rus» отвечает полностью за весь этот энергоэффективный контракт.
Теперь давайте посмотрим на картинки. Вот компрессорная. Один из воздушных компрессоров, которые мы модернизировали – вот одна из стадий модернизации. По сути дела, мы должны полностью разобрать старую установку, подготовить место для новой установки; и одно из главных условий, что все эти операции выполняются, в то время как «АвтоВАЗ» продолжает работать. Понятно, что мы не можем остановить такую компанию, как «АвтоВАЗ», а она не может работать без сжатого воздуха, поэтому мы последовательно – одну за другой – обновили три машины, три компрессора. Вот так выглядела картина в июне, а вот так теперь она выглядела в ноябре прошлого года, так что с начала работ до внедрения всех машин прошло чуть более полугода. Повторяю, это все было сделано без прерывания технологических процессов на «АвтоВАЗе».
Теперь давайте поговорим об особенности российского рынка энергоэффективных решений. Естественно, рынок очень интересен, потому что еще очень много нужно сделать в смысле повышения энергоэффективности. Это новая концепция для российского рынка, поэтому нужно еще многое сделать для того, чтобы добиться изменения культуры восприятия, для обучения людей, для того, чтобы научить мыслить энергоэффективными категориями. Но, конечно, потенциал огромен, потому что очень многие компании еще требуют новых решений. Когда мы проводили аудит в Западной Европе, если мы проводим десять аудитов у десяти заказчиков и при этом идентифицируем 2-3 проекта, которые могут дать нам некий экономический выигрыш, потому что мы же должны всегда оценить, то в России десять таких аудитов дают возможность идентифицировать до двадцати подобных проектов. Но, на самом деле, конечно, не все так прекрасно, потому что есть целый ряд трудностей, с некоторыми из них придется сталкиваться, для того чтобы найти возможные решения, приложимые к такой стране, как Россия. Прежде всего, концепции совершенно новые, поэтому те, кто отвечают за принятие решений, не восприимчивы к этим новым концепциям, и поэтому требуется период обучения, для любого человека. С профессиональной точки зрения оказывается трудным найти достаточно компетентные ресурсы. Как я уже говорил, приходится концентрироваться на тех или иных сайтах, на объектах, и иногда бывает затруднительно найти способы измерения, оценки энергоэффективности, поэтому нам нужны профессиональные кадры, которые помогали бы нам в такой оценке.
И третий вопрос – это юридический аспект. Мы видим такой контракт на энергоэффективность не имеет четкого юридического описания и определения в российских законах. Мы можем говорить об энергоконтракте, мы можем говорить о сервисном контракте, но о контракте об энергоэффективности очень затруднительно говорить. Я думаю, что это один из главных вопросов, который требует разрешения, и думаю, что в рамках вот таких обсуждений мы можем, в конце концов, добиться разрешения этой конкретной проблемы. Спасибо за внимание.
Й. Кеттинг. Спасибо большое, Винсент, за прекрасный доклад, презентацию. На самом деле, то, что вы делаете, – вы, по сути дела, пионер в этой области в России – это, по сути дела, творит историю. Так что если у кого-то сердце бьется в унисон с задачами энергоэффективности, не может не почувствовать волнение, слыша о том, что вы делаете. Я уверен, что вопросы в аудитории есть. Но давайте дождемся, когда у нас выступят все. Уверен, что следующий доклад будет столь же волнующим. Тило Кунц из «LUWOGE» объяснит нам, какой подход они используют при проведении аудитов и оценок крупных проектов в области энергоэффективности жилого сектора. Он также расскажет нам о том, как они такой подход реализуют.
Т. Кунц. Добрый день. Меня зовут Тило Кунц, я из «LUWOGE-Консалт». Я хотел представить вам вкратце наш германский опыт. Мы проводили интенсивные исследования энергоэффективности в Германии. Хочу вам рассказать о нашей компании, о том, как мы разработали нашу собственную методологию по проектам в области энергоэффективности. Мы работаем при разных типологиях жилых зданий и различных других зданий и работаем активно с «БАСФ» в целом ряде других стран, например, в России, и исследуем при этом самые разные аспекты подобных проектов работы, в разных масштабах, начиная с малых проектов до крупных и сверхкрупных. И, если мы их реализуем в зарубежных странах, то нам приходится обязательно работать с целым рядом партнеров. Мы были основаны как дочерняя компания компании «Лювоге», которая, в свою очередь, является компанией, субсидируемой концерном BASF. Мы работаем и находим, что законодательство в Германии по поводу энергоэффективности становится все более жестким на протяжении 15 последних лет, так что за это время мы накопили большой опыт по обеспечению энергоэффективности, прежде всего, жилого сектора в Германии. Мы реализовали целый ряд проектов совместно с BASF, всего у нас 20 специалистов, работающих в этом направлении. В BASF, понятно, у нас сотни коллег, которые специализируется на вопросах энергоэффективности. У нас половина специалистов архитекторы, а вторая половина – это инженеры, техники и экономисты в области бизнеса. Нам чрезвычайно важно видеть, как нужно организовать само переоборудование зданий, с другой стороны, понять, как экономика такого проекта должна быть реализована, на чем построить финансирование и так далее.
Проект строится из нескольких этапов. Сначала мы проводим обзор, исходя из нашего портфеля, затем выявляем те здания, на которых мы можем работать, со старыми зданиями зачастую такое переоборудование оказывается невозможным. Далее мы разрабатываем энергоконцепцию выбранного здания. Если проект находится вблизи нашего собственного офиса, то мы руководим самим проектом. В зарубежных странах мы стараемся работать вместе с местными специалистами, и всегда отдельная задача – найти таких экспертов. И в конце проекта чрезвычайно важно провести мониторинг для того, чтобы оценить правильность наших первоначальных расчетов. У нас имеются софтверные приложения, и то, что мы называем академией энергоэффективности, иначе говоря, работая в зарубежных странах, мы всегда пытаемся донести наш опыт и передать его нашим партнерам по работе.
Наш основной опыт по энергоэффективности и переоборудованию зданий, накопленный в «Любоге», и целый ряд зданий был выстроен на протяжении последней сотни лет. Как правило, мы проводим такое переоборудование как часть крупного проекта по энергоэффективности, причем, собственно энергоэффективность составляет лишь малую часть такого проекта. И наша методология была отработана, прежде всего, как вы видите, в городе Людвигсхафене, где находится, собственно, здание BASF и далее жилая зона примерно из 500 квартир, которые первоначально были выстроены в 30-х годах, потом полностью уничтожены во время второй мировой войны, а в 50-х годах они были вновь отстроены. Но здания были старыми, здания не находили никакого нового применения, кроме, как жилые здания. И лишь 20% квартир там нашли своего арендатора или покупателя.
Мы приняли решение попытаться полностью переоборудовать всю зону. Сначала мы оценили общий имеющийся багаж квартир, оценили состояние всех зданий, затем оценили разные состояния различных зданий, оценили степень привлекательности самих зданий с точки зрения рынка, с точки зрения рынка жилых помещений в целом. На этом рынке, конечно, прежде всего, должны предлагаться привлекательные решения, потому что в таком случае собственники захотят или жить там сами, или сдавать такие помещения по интересной цене. Так что мы должны были, во-первых, оценить привлекательность вновь переоборудованных зданий и сколько субсидий, сколько средств понадобится на переоборудование. Кроме того, мы должны были оценить общий жилой фонд. И Людвигсхафен в результате окажется, по сути дела, несколько меньше, как город, поэтому нужно было найти какую-то концепцию, которая бы позволила повысить привлекательность вновь переоборудованных зданий. Так что мы должны были понять, насколько осмысленно их модернизировать и возможно ли получение более высокой арендной платы за такие здания. Соответствующее распределение представлено на этой диаграмме.
Более того, в некоторых случаях мы понимали, что придется принимать решения о сносе существующих зданий, потому что они не отвечали необходимым критериям. После этого мы провели технико-экономическое обоснование для того, чтобы оценить возможное сокращение энергозатрат. Как правило, мы рассматриваем несколько различных вариантов с возможностью высокого и низкого уровня сокращения энергозатрат в расчете на 7, 5, 3 литра топлива на кубический метр и так далее. И провели дополнительно маркетинговые исследования для того, чтобы оценить возможность получения дешевых кредитов от банков с учетом будущего повышения арендной платы за усовершенствованные помещения. Как правило, в результате мы видим, что подобные усовершенствования – это не единственные возможные решения, и оценивали возможность высокой экономии энергозатрат в результате проведенного переоборудования зданий.
На данной схеме представлены соответствующие решения, где указаны отдельно снесенные здания, изменение стандарта использования, изменение режима пользования зданиями, так, что некоторые из них были превращены в коммерческие, общественные. Кроме того, мы оценили, как изменение, переоборудование всего района приведет к увеличению его привлекательности как жилой зоны. Мы рассмотрели три варианта: низкий, средний и высокий – уровней энергоэффективности и экономической эффективности. Мы пытались для новых зданий обеспечить так называемый положительный стандарт обеспечения обогрева дома порядка 50 кВт на кв.м жилой площади в год. Кроме того, мы организовали мониторинг реальной эффективности как в жилых зданиях, так и в коммерческих институтах и в зданиях, предназначенных для культурного использования.
Все эти различные типы пользования зданиями необходимо было оценить. При работе в других странах первый шаг – это понимание общих условий в данной стране, таких, как, прежде всего, климатические условия. В северных странах это просто и понятно, а вот в странах южных, например, как Китай, при высоких уровнях влажности, температур мы должны оценить соответствующие энергозатраты уже на кондиционирование воздуха. Кроме того, мы должны учитывать существующую инфраструктуру зданий, используемые материалы, наличный жилой фонд. Мы всегда пытаемся при этом повысить качество этого жилья. И при этом учесть культурные традиции и требования со стороны закона.
Если говорить о России, то мы должны понять, как люди работают вместе над подобными проектами. И понятно, что в России и других странах нельзя напрямую применять те стандарты и решения, которые мы разработали для Германии. Мы работаем в разных масштабах. Пример такого прототипа проекта, который позволяет оценить и испытать возможность реализации такого подхода для отдельных зданий. Кроме того, мы зачастую обеспечиваем передачу знаний и опыта переоборудования зданий в тех странах, где мы работаем, например, в Швеции, Франции, Нидерландах. Как правило, там хотят также реализовать вот эти стандарты пассивного дома. Очень интересно, как можно обеспечить такие условия при различных климатических зонах, какие можно использовать материалы и как, прежде всего, передать ноу-хау, необходимые для той или иной страны.
По мере возможности мы работаем в кластерах для того, чтобы всю концепцию реализовать по всему кластеру. Если речь идет об отдельных кварталах, то, как правило, необходимо выявить различные типологии зданий для того, чтобы разработать подход к каждой из них. А это значит, в свою очередь, что мы оцениваем различные технические детали построения конвертера вокруг здания и также, каковы действующие стандарты по температуре, какова может быть стоимость реализации различных стандартов, каковы будут уровни энергоэффективности. При этом мы стараемся выбирать наиболее дешевый способ обеспечения наибольшей возможной энергоэффективности. По возможности мы выбираем один такой проект в приложении к целому городу, и, как правило, выбираем компанию, которая имеет несколько точек размещения по городу, и предлагаем ей такое решение.
Результатом наших первых подходов в России была разработка концепции для Екатеринбурга. Как мы можем наши знания применить в этих специфических условиях? Прежде всего, мы разработали такой проект совместно с местными партнерами, передавая им на ходу наши подходы, наши знания. На втором этапе мы будем, таким образом, частично поддерживать наших партнеров. А на третьем этапе будем предоставлять им возможность уже самостоятельно реализовывать подобные проекты.
На первом этапе мы проведем курс лекций для местных пользователей, передавая им наши знания. В особенности это относится к Екатеринбургу. Все элементы нашего опыта передать так вот, единым махом, невозможно. Но мы можем аналогичные проекты реализовать, например, в Китае, и потом вернуться в Екатеринбург для проектов энергоэффективности. Чрезвычайно важным моментом является сначала оценка проведения аудита, а потом испытания разработанного подхода на других объектах в рамках других проектов.
Очень важно разработать долгосрочные методы сохранения и повышения энергоэффективности и тех шагов, которые могут быть в этой области предприняты, какие технологии могут быть использованы на протяжении следующих 20 лет. В Германии мы накопили опыт примерно 15 лет работы в этом направлении. И именно этот опыт мы можем реализовать в наших будущих проектах.
Теперь, если говорить о других странах, таких, например, как Китай, то мы, как я уже говорил, будем там реализовывать такой же последовательный, пошаговый подход. Мы, прежде всего, выбираем город, оцениваем в этом городе некую зону, выбираем ее, затем сокращаем ее. Потому что в этом случае мы говорим о площади 6 млн. кв.м. Затем мы должны выделить какую-то типичную часть этой области, после этого провести аудит, определив состояние и характеристики пользования различными зданиями. После этого должны быть проведены расчеты энергопотребления, энергоэффективности для таких зданий, включая расчеты при очень крупномасштабном описании, прежде всего, для того, чтобы оценить, а что возможно в порядке реализации нашего проекта в этой области для того, чтобы потом этот же подход реализовать в других проектах.
Точно так же, как в Екатеринбурге, мы здесь должны выбрать местных партнеров, которые планировали бы для нас дальнейшие меры по обучению местных специалистов, и, наконец, нужно найти технологических партнеров и финансовых партнеров, что совершенно немаловажно.
Спасибо.
Й. Кеттинг. Спасибо большое, Тило, за столь интересный, обширный доклад. Я полагаю, что для вас в России открывается огромный рынок, так что все ваши 20% в Германии – это совершенно недостаточно. Вам нужно, по крайней мере, 2 тысячи специалистов. С их помощью решать две задачи: прежде всего, ваша методология позволяет инвесторам наиболее эффективно тратить свои деньги и достигать при этом наиболее эффективных результатов в области сохранения энергии на каждый вложенный рубль. И, во-вторых, вы можете работать по повышению эффективности использования зданий со своими местными партнерами. Но это как раз открывает мне возможности естественным образом представить нашего следующего докладчика, потому что EBRR именно в России работает по реальному повышению энергоэффективности жилого сектора и по созданию новых улучшенных условий для реализации таких проектов энергоэффективности в России. Мы ждем новых примеров по финансированию таких проектов в области энергоэффективности, которые были реализованы здесь, в России, наиболее эффективным образом. Так вот, я предоставляю Питера Хобсона, нашего последнего выступающего, который поделится своими впечатлениями по работе по энергоэффективности здесь, в России.
П. Хобсон. Спасибо, Йерун. Добрый день, дамы и господа. Я с удовольствием выступлю перед вами, рассказывая о том, что EBRR в настоящее время делает по финансированию таких работ в рамках проекта ЭСКО в России. Прежде всего, одна из главных задач EBRR – это поддержка устойчивого бизнеса и общей финансовой стабильности использования природных ресурсов. Будучи банком, EBRR работает во всех направлениях финансирования бизнеса, предоставляя совместный капитал работы в общественном и частном секторе, предоставляя собственное финансирование, а не только на паритетных началах. И в этом смысле наш капитал является катализатором нового бизнеса, что нас существенно отличает от обычных коммерческих банков.
В частности, мы реализуем инициативу, которая была начата в 2006г., которая называется «устойчивое энергоэффективное развитие бизнеса». В 2010г. после того, как мы потратили примерно 9 млрд. евро по всем направлениям нашего бизнеса, примерно 20% нашей деятельности было посвящено обеспечению энергостабильного развития. Мы пытаемся в этом направлении развивать рынок общественного сектора, прежде всего, в странах Восточной Европы и СНГ. Мы в настоящее время активно работаем в России, Украине, Румынии, Болгарии, пользуясь этим подходом. Используем различные технические решения, которые предоставляют нам наши доноры. И далее занимаемся разработкой и реализацией проектов так называемых пассивных зданий в рамках программы ЭСКО, которая активно реализуется на этом рынке. В конце концов, мы планируем активно привлекать финансовые инструменты и коммерческие банки, работая и с общественностью, и с властями по реализации этого проекта.
В 2007г. мы, в частности, подписали и реализовали небольшой заем для Болгарии, создав так называемый ЭСКО-фонд в Болгарии для финансирования работы общественного сектора. По направлению повышения энегоэффективности в течение 15 лет банк внимательно следит за этой частью Европы, понимает, что банк может более активно реализовывать такие программы в Восточной Европе. Начиная с 2008г., мы начали работать в Украине, а с 2009г. в России. Для того, чтобы понять, какова может быть структура таких финансовых проектов в этих странах, с 2010г. мы открыли крупный грант, что позволяет нам открыть финансирование проектов энергоэффективности в России в общественном секторе. И сосредотачиваясь на энергоэффективности работы в целом, мы видим работы по ЭСКО эффективными, прежде всего, там, где мы знаем, что энергопотребности очень стабильны. Например, в общественных зданиях, университетах, школах и так далее, там, где достаточно постоянный уровень потребления даже в ночное время, иногда в режиме 24 часа в день 7 дней в неделю.
Здесь решения вполне просты, ничего похожего, как говорится, на науку о ракетах. Здесь решения могут быть внедрены очень быстро после первоначального аудита. И затем начало работы с местным руководством, с руководством этих учреждений все эти решения могут быть легко приспособлены к общей структуре контрактов на энегоэффективность. И для этого нужны достаточно эффективные, не слишком большие инвестиции. Но, к сожалению, уровень понимания таких контрактов со стороны местного руководства чрезвычайно низок, там нет концептуального понимания рыночных возможностей, оценки необходимых рисков, возможной экономии и так далее. Поэтому эта часть рынка развивается очень медленно.
По контрасту, например, с рынком частного бизнеса, где мы видим очень большие потребности в экономии энергии. Там достаточно трудно, с другой стороны, связать потребности в энергоэффективности с используемыми технологиями. Так что здесь приходится искать существенно более сложные решения в смысле и технологии, и управления этими технологиями, и усовершенствования этих технологий. Наши клиенты в промышленных отраслях не столь заинтересованы в том, чтобы консультанты со стороны, так сказать, оказывались внутри зданий и видели, как организован технологический процесс. Так что зачастую они стремятся удержать нас на внешней стороне зданий. Тем не менее, мы видим самые разные возможные решения.
Что касается жилого сектора, то здесь, прежде всего, речь может идти о контрактах на эффективность использования энергии. Здесь у нас имеется клиентская база, которая состоит из местного руководства, в России в настоящее время соответствующая структура руководства весьма сложна, но, тем не менее, мы можем подойти к вопросу об использовании вполне стандартных систем, таких, как системы регулируемого отопления, использования двойного остекления, термоизоляция дверных проемов, стен и так далее. В этом смысле возможно использование различных схем типа лизинговых компаний, и все это, так или иначе, связано со сложной системой выплат. Трудно такие контракты адекватно структурировать в смысле их финансирования. И хотя технологически эти решения вполне наглядны, у нас имеется целый ряд проблем относительно того, как работать с отдельными зданиями или кварталами, или ЖЭКами, так что приходится иногда говорить о работе, скорее, с различными коммунальными услугами, их собственниками, чем о работе с отдельными зданиями.
Тем не менее, у нас есть классические модели уровня использования энергии. Здесь мы производим необходимые инвестиции, потом в рамках ЭСКО наши клиенты выплачивают из своей экономии часть средств для того, чтобы вернуть вложенные средства. Следующая, более простая схема состоит в расчете той экономии, которая ожидается в результате внедрения контракта, и оговоренная часть этих средств может затем выплачиваться. Однако, эти схемы никоим образом не касаются вопроса о том, откуда будут взяты финансы для соответствующего финансирования, в то время, как финансирование может быть обеспечено какой-то внешней, третьей стороной.
И производной такого решения является организация специализированного фонда, об этом я буду чуть дальше более подробно говорить. Кроме того, возможны различные модели обслуживания, так что в промышленном секторе, например, мы можем существенно отклониться от исходного контракта по энергоэффективности и вместо этого предложить различные лизинговые схемы при стандартной схеме финансирования. По сути дела, это уже не является контрактом на энергоэффективность, здесь система опирается на фиксированный уровень выплат, поэтому она гораздо проще с точки зрения клиента. Не нужно каких-то сложных систем для мониторинга результатов, и существенно меньше места остается для различных споров и претензий после реализации контракта.
Однако по-прежнему остается некая неясная зона - зона возможных схем финансирования. Но в промышленном секторе, там, где клиент в значительной степени может сам финансировать работы, речь идет, скорее, о предложении услуг сервисов с использованием ЭСКО как подрядчика, который, по сути дела, предлагает консалтинг, советы и помогает в реализации проекта. Такая схема финансирования с использованием сторонних организаций широко используется в Западной Европе, где ЭСКО служит лишь гарантом того, что будут обеспечены необходимые уровни экономии средств, что позволяет гарантировать финансирование.
Банк же рассматривает гарантированные уровни экономии как гарантию для финансирования. Кроме того, ЭСКО, конечно, помогает тем компаниям, у которых нет больших собственных средств, которые не могут предложить существенные гарантии под вкладываемые сторонними организациями средства. В Западной Европе часто коммерческие банки могут реализовывать такой подход, как использование целенаправленного фонда. В этом случае ЭСКО может в такой фонд принимать в будущем выплаты от клиентов ЭСКО, а вначале такой фонд может предлагать заранее оговоренную единую сумму для реализации контракта. И, таким образом, по мере расширения бизнеса мы можем рассчитывать на все более широкое использование такой схемы.
Что касается контрактов на энергоэффективность, которые ЭСКО предлагает своим клиентам, то зачастую это проекты, например, на усовершенствование энергоэффективности группы зданий. Что касается контрактов по энергоэффективности, то выплаты могут продолжаться 5-7 лет, а единоразовые контракты в промышленности занять всего 1-3 года. И именно здесь фонд помогает, потому что вместо того, чтобы собственно реализовать контракт, ЭСКО продает весь контракт за оговоренную сумму, затем ЭСКО должно только еще обеспечивать гарантии, но при этом решать только какие-то проблемные вопросы, которые могут возникнуть в ходе реализации проекта. Так что, концентрируя на крупномасштабном финансировании, фонд обеспечивает возможность для местных компаний, строительных компаний участвовать в подобном бизнесе, потому что в этом случае им нужно обеспечить только начальный рабочий капитал и небольшие рабочие капиталы на протяжении дальнейшей работы. В то время, как рефинансирование контракта может быть обеспечено и в общественном секторе, потому что основное финансирование приходит из какого-то другого источника.
Для EBRR задача лишь в том, чтобы деньги исходно вложить в такой фонд, так что это весьма эффективная схема, которая позволяет нам работать и с местными властями, и с местными частными компаниями.
Теперь мне надо вернуться и рассказать несколько слов об опыте, который мы на основе этого подхода накопили в общественном секторе в России. Я вроде бы уже кое-что из этого упоминал, но обращу внимание, что общественный сектор хорошо понимает особенности своего жилого фонда и своих общественных зданий и технические вопросы. Но часто мы видим, что самые лучшие проекты могут быть реализованы, но затем встает вопрос об операционных затратах, что иногда нежелательно, это разделить инвестиции чисто, затраты на совершенствование отопления от затрат на общее совершенствование зданий. Поэтому мы зачастую предлагаем пакетное решение, которое включает как одну из частей, как один из элементов финансирования совершенствование зданий по направлению энергоэффективности.
Мы видим, что с инженерной точки зрения инженерные кадры очень опытные и мгновенно понимают задачу. Но, что касается финансовых возможностей, у них, как правило, очень ограниченное понимание, и, в то же время, очень ограниченный бюджет. Но, хотя этот рынок трудно развивать, и мы не видим, чтобы слишком много частных компаний было готово на сегодняшний день вложить свои деньги, время и усилия в такие проекты, в конце концов, мы гарантируем успешность таких проектов, и, конечно, зачастую законы оказываются весьма ограничивающими возможность нашей деятельности. Кроме того, местные власти очень неохотно заключают контракты, которые имеют продолжительность более года. Как правило, решения, которые доступны, являются сугубо стандартными, и более сложные решения, в частности, решения с плавающими выплатами и с оценкой требуют очень тщательной работы с местным руководством. Более того, бюджетные органы с очень большой осторожностью относятся к подобным решениями, так что это также пока тормозит возможности решения в подобных направлениях.
В России раньше также проблемой было отсутствие соответствующих законодательных решений. Но, несмотря на все эти сложности, все эти проекты могут реализовываться в России, и, по сути дела, вот этот главная добрая новость. Я говорил о том, что в прошлом году мы получили десятимиллионный грант на проведение таких работ в России. В настоящее время мы работаем с местными властями, консультируя их относительно возможности подобных программ, различных схем контрактирования. Мы готовим их к тому, чтобы они подготавливали группировки зданий, сооружений и разрабатывали соответствующие программы их переоборудования. Со своей стороны мы предлагаем им надежную основу для такой работы. ЭСКО активно работал в Болгарии. Мы планируем активно работать в Сургуте, прежде всего, для финансирования работы местной энергокомпании, обеспечивающей энергопотребности общественного сектора. Кроме того, мы работаем на Украине, в Румынии, и даже сейчас значительная работа ведется по совершенствования схем таких контрактов.
За последние полтора года много усилий предпринимается в России по совершенствованию действующего законодательства в этой области, в частности, закон 2009г. об энергоэффективности стимулирует заключение таких контрактов. Так что мы видим, что буквально за один год ограничения по бюджетному финансированию существенно расширились, так что трехлетние контракты стали к настоящему времени уже совершенно естественными. Теперь мы видим затребования местных властей, которые идут к нам с просьбой помочь им в повышении энергоэффективности. До сих пор мы не видели, как эта экономия может оставаться в рамках местного бюджета, до 2010г. не было рамок для таких контрактов. Теперь подзаконные акты уже появляются, но по-прежнему нам нужно работать активно с правительством, поскольку до сих пор еще не существует реальной практики по реализации таких проектов. Именно над этим мы сейчас работаем.
По-прежнему нас серьезно заботит та ситуация, как мы можем перераспределять в рамках местного бюджета сэкономленные средства. Пока это еще не ясно, и ЭСКО будет гарантировать возврат определенной части, определенного процента средств, так что пока это еще ограничение в смысле финансирования. На самом деле, закон все время стремится определить некие рамки, которые, по сути дела, не являются конечным продуктом. НДС в данном случае непонятно, как высчитать для таких услуг. Есть еще другие сложности, в частности, как все это можно согласовать с общим кодексом предоставления коммерческих услуг. Для всех этих законов по-прежнему требуется их согласование с общим гражданским кодексом по ведению коммерческой деятельности. Федеральный бюджет составляет порядка 4 млрд. долларов. Если представить себе, что можно хотя бы 4% этих денег сэкономить, то всего лишь, если даже всего 1% из этих денег придется на ЭСКО, то это будет значить очень серьезные деньги. Так что, в принципе, мы говорим о крупном рынке, прежде всего, рынке общественном в России.
Спасибо вам большое, я думаю, через пару лет мы сможем ответить на целый ряд из этих вопросов, которые пока только поставлены.
Й. Кеттинг. Спасибо, Питер. Вы героически эту презентацию повторяете и повторяете. Если какой-то мерой измерить, как вы будете дальше добиваться повышения энергоэффективности в России, с той же настойчивостью, то, конечно, вы добьетесь успеха, потому что уже на протяжении примерно двух десятилетий ваша деятельность здесь, конечно, обеспечивает успех. И на протяжении следующих десяти или двадцати лет должна дальше добиваться этого.
Понятно, что, если кричать на каждом углу, то, в конце концов, мы добьемся того, что люди придут к нам и будут просить, чтобы энергоэффективность их зданий, домов была обеспечена.
Я должен поблагодарить наших докладчиков еще раз. Как видите, они из Штатов, из Германии, хотя все мы встречаемся здесь, в Москве, мы все вместе работаем над задачей повышения энергоэффективности в России |
